Василий Арсеньев - Сотник Лонгин

– Ты так рвешься в бой? – нахмурился Арминий. – А если Рим пойдет войной за Рейн, ты будешь убивать наших родичей?

Флавий изменился в лице:

– Если они настолько безумны, чтобы выступать против Рима, то – да.

– И не пощадишь даже отца с матерью? – не унимался Арминий.

– Да что за вопросы, брат? – возмутился Флавий. – Давай не будем об этом… Лучше скажи, что у тебя с женщинами?– спросил он и, не получив ответа, сказал, широко улыбаясь. – Знаю тут одну служанку, на Сабуре в таверне работает. Так она за двадцать ассов сделает все, что ни прикажешь… Такая безотказная!

Арминий брезгливо поморщился:

– Не связывайся ты с этими волчицами – подхватишь какую-нибудь заразу от них. У нашего племени в обычае верность одной женщине, с которой ты связан брачными узами.

– А пока молод, полон сил и не женат, не мешало бы и немного поразвлечься, брат, – захихикал Флавий, – тем более что в Городе много мест, где можно повеселиться… Куртизанок из лупанаров да просто уличных потаскух тут хватает в избытке.

– Теперь я понимаю, чем ты тут без меня занимался, – мрачно усмехнулся Арминий.

– Все так живут, брат, – заявил Флавий. – Римляне – великий народ, который лучше всех в мире знает, как сражаться и веселиться!

– Это их ты называешь великим народом? – парировал Арминий, кивая в сторону тех, которые дрались за кусок хлеба. – Они готовы друг другу глотки перегрызть!

Флавий не нашел, что ответить, а вскоре в императорской ложе появился Август в сопровождении своего внука Агриппы, пасынка – Тиберия и его племянника Германика. Тотчас трибуны взорвались дружным приветствием:

– Да здравствует, Кесарь!

Флавий издалека вглядывался в своего кумира, словно пытаясь сохранить навечно в своей памяти его образ, жадно ловил каждое движение его руки.

– Брат, божественный Август посмотрел на меня, – просиял от радости юноша. Арминий промолчал, недоуменно подумав про себя: «Что с тобой сделал этот город, брат мой? Старика, который одной ногой в могиле, ты называешь богом! И превозносишь врагов, которые пленили тебя».

Раздался торжественный и немного жутковатый глас водяного органа, которому вторил звук горна, и подпевали цимбалы. На арену высыпали несколько десятков пар молодых учеников ланисты из Капуи, которые развязали бой на деревянных мечах.

– Так всегда бывает в начале, – проговорил Флавий, не пропускавший общественных игр, где бы они ни проводились: в цирке, в театре или амфитеатре, – правда, до сих пор, как чужестранец, он наблюдал за поединками издалека, с самых верхних рядов.– Потом будет интереснее, – добавил он. И, в самом деле, потешная битва вскоре закончилась. Музыка стихла. Глашатай громко провозгласил, обращаясь в сторону императорской ложи:

– Поминальные игры в честь Гая Юлия Кесаря объявляются открытыми. Сегодня на арену выйдут двадцать пар гладиаторов из знаменитой школы ланисты Ботиата. Соревнования проводятся в два тура. Победители первого тура сражаются между собой. Правило простое – никакой пощады к поверженному противнику. В живых останется только один…

– А это что-то новое, – тихо проговорил Флавий. – Такого раньше не было! Что нас ожидает?

– Бойня, – мрачно отозвался Арминий. В это время на арене появилась первая пара гладиаторов: ретиарий с сетью и трезубцем и мурмиллон, вооруженный коротким мечом и щитом легионера, – у обоих из одежды только набедренная повязка с кожаным поясом. Первый бой оказался недолгим. Мурмиллон запутался в сети, удачно брошенной ретиарием, и тот нанес смертельный удар своим трезубцем, поразив грудь противника… Первую кровь, брызнувшую на песок амфитеатра, трибуны встретили ликованием. Гладиатор, которого звали Феликс, что значит «счастливый», тотчас сделался любимцем публики, а мертвое тело его поверженного противника, зацепив крюками, двое рабов поволокли с арены…

Картинки менялись как в калейдоскопе, попеременно окрашиваясь в багровые тона. На арену выходили бойцы разных народов: фракийцы, иллирийцы, сирийцы, – но кровь, что хлестала из их ран, была одного и того же цвета. Амфитеатр оглашался неистовым ревом толпы, которая всякий раз, как глашатай объявлял очередную пару гладиаторов, разделялась на два непримиримых лагеря, и каждый из них выкрикивал прозвище своего любимца. Трибуны дружно освистывали бойцов, проявляющих нерешительность, зато всякий удачный удар, достигший своей цели, приводил толпу в восторг. Гибель гладиатора одна половина зрителей встречала ликованием, другая – сдержанным молчанием и вздохами разочарования, которые доносились с верхних рядов, – оттуда, где сидели римлянки. И снова мертвое тело волокли с арены под неистовое улюлюканье публики.

– Гер-ма-нец про-тив Фра-кийца, – протяжно объявил глашатай.

– Сейчас будет поединок столетия, – заорал Флавий, стараясь перекричать ревущую толпу. – Обычно Германец решает исход поединка одним броском своего копья, но теперь у него опасный противник…

Арминий кивком показал, что услышал слова брата. В это время на арену вышли два воина-исполина.

– Это Германец! – прокричал Флавий, показывая на громадного широкоплечего бойца с вооружением галла: длинным копьем и громоздким щитом. Гладиатор обвел взглядом, исполненным презрения и ненависти, ряды зрителей, скандирующих его прозвище, и, к удивлению Арминия, не повернулся, как Фракиец, чтобы поприветствовать императора. Противник Германца был ему под стать: воин, славный многими победами на арене, столь же могучего телосложения и высокого роста, но лица его не было видно из-за шлема, украшенного изображением грифона. Поединок начался. Публика в амфитеатре замерла…

Германец метнул копье, но Фракиец ловко увернулся от него и, орудуя своим изогнутым мечом, двинулся на противника. Щит Германца принял на себя удар Фракийца, сам Германец попытался прорваться к своему копью, которое торчало посреди песков арены, однако противник помешал ему. Казалось, что судьба Германца решена, и публика единодушно желала ему смерти…

Слыша голоса толпы, Германец заревел, словно дикий затравленный зверь, рванулся вперед, бросил в своего врага тяжелый щит, – да с такой силой, что Фракиец рухнул наземь. Германец подхватил меч, выпавший из его руки, и молниеносным движением отсек ему голову… Публика на мгновенье растерялась, но тотчас заревела от восторга, и даже Кесарь удостоил победителя рукоплесканием. Германец сплюнул кровь и, подхватив копье, покинул арену…

Вскоре был объявлен часовой перерыв. Пока десять оставшихся в живых гладиаторов отдыхали и готовились ко второму туру, зрители обсуждали поединки, из которых более всего им запомнился бой Германца с Фракийцем, – главным образом, из-за его неожиданной развязки.