Илья Зданевич - Философия футуриста. Романы и заумные драмы

Став слышать, Ивлита и прозрела. Она видела уже, что деревья – не деревья, а души, прошедшие земной путь в образе человека и теперь проходящие в облике деревьев. Оказывается, наступают деревья, перемещаются утесы, волнуется снежная пелена. Видела также Ивлита: из лесу выходят души барсов, волков и ланей, мирно прогуливаясь вместе и навещая кретинов, и ангелы низлетают со снеговых вершин; и, нисколько о людях не заботясь, живут все они, но не своей жизнью, а смертью, своей свободой от пустого человеческого житья, которым Ивлита была одержима до этих пор. И хотелось Ивлите, умерев, также жить своей смертью…

Лаврентий долго просидел в деревушке, не зная ничего об Ивлите. Снег и то, что зобатые продолжали считать Лаврентия за чужого и не обмолвились ни разу, перечисляя достопримечательности их отечества, и были причиной отсрочки заурядных весьма событий. Правда, дом бывшего лесничего привлекал внимание затейливой своей постройкой, а голос девушки окутывал по вечерам котловину. Но Лаврентий был слишком в хлопотах, чтобы увлечься кружевами или женским пением. Приходилось отправляться то в глубь гор, то, напротив, пробираться тайком в долины, посещать деревни, выслеживать, знакомиться. Подчас отсутствовать приходилось неделями, и Ивлита, не отходя от окон, изнемогала от скуки и ожиданий. Обычно с Лаврентием приходили некие чуждестранцы: шайка увеличивалась. В деревнях появились приверженцы, сторонники, слуги. Влияние Лаврентия крепло. Чтобы вернуть себе гражданские права и приобресть еще многие новые, уже исключительные, отдающие во власть Лаврентия тела и души не только зобатых, но и целой страны, Лаврентию недоставало одного – слова. Надо было себя властелином объявить, и только, а потом можно было уже явиться и на лесопилку, и в кабаки, где никто не посмеет следить, выдавать или сопротивляться.

Это чудесное слово: разбойник. И когда Лаврентий, надев под войлочный плащ желтую шерстяную рубаху, принадлежность нового своего звания, и обвешанный холодным и огнестрельным оружием, явился в одно из воскресений в то сельское управление, где жаловался следователю каменотес Лука, то, хотя Лаврентия, казалось, не ждали, а зима не благоприятствовала передвижениям, был он встречен многочисленным людом, заготовившим предводителю и его зобатой свите подарки в виде отрезов сукна, патронов и угощений. Население стояло в большой комнате. У каждого в руке и на виду был кошелек. Лаврентий вошел, сопровождаемый старостой и старейшими обывателями. Староста представлял каждого из собравшихся (хотя Лаврентий всех знал превосходно), оглашая принесенную сумму денег и размеры имущества и запашки, чтобы ясно было, насколько справедлива величина откупа. Несколько раз, ввиду неточных сведений, Лаврентию пришлось старосту перебить и указать на настоящее положение. Но Лаврентий был в припадке великодушия, и если откуп казался ему недостаточным, то он не брал виновного в заложники, как полагалось, а приказывал заготовить остаток к сроку, тому или иному. Справедливость решений вызывала всякий раз ропот восторга. Отец и братья нового разбойника также явились с откупом, пользуясь значительной скидкой на основании родственных уз.

Прием закончился превосходным обедом. В управлении было тесно, открыли отдыхавшую лесопилку, и во всю длину был наскоро сколочен стол. Так как разбойники избегают пьянства, то и все пили умеренно. Напряженное настроение сменилось сперва легкостью, а потом искренним довольством. Много пели, еще больше плясали, прямо на столе. На столе же стоя, после показанных им чудес ловкости, без устали отвечая поклонами на крики одобрения, Лаврентий в течение доброго часа занимал собрание речью, в которой подвел итоги соглашению с родной деревней, присягал в верности принятым на себя отныне обязательствам не убивать и не грабить сельчан, заявил, ударяя кулаками себя в грудь и всхлипывая (что и было воспроизведено всеми), он жертвует-де необходимые средства на невиданное украшение могил каменотеса Луки и брата Мокия, и наконец пошел пригоршнями разбрасывать деньги, которые были ему только что внесены, любуясь свалкой и мордобоем, поднявшимся из-за серебра.

Через несколько дней на большой дороге была ограблена почта, а прислугу перестреляли.

Пока население билось или резалось между собой, правительству было наплевать. Когда жертвой падал кто-либо из служащих, тут возникало некоторое раздражение, но раздражение быстро проходило и о служащем забывали. Но вот когда население осмеливалось грабить казну, обворовывать которую правительство считало неотъемлемым своим правом, тогда вмешательство с целью уловления и удушения делалось неизбежным.

В деревни, лежавшие поблизости от места преступления, съезжалось несметное количество разного военного и невоенного народа самой отвратительной внешности и подлой души. Так как население никогда ничего не знало, брали под стражу всех выборных лиц и увозили неизвестно куда, облагали население десятиной и, наконец, производили повальные обыски, так как десятина всегда казалась недостаточной и приходилось прибегать к выемкам и натурой. Но едва ли рвавшие и душившие хотя бы минуту думали, что доберутся до разбойников этими способами.

Верили они в одну только меру – куплю, почему и назначали за выдачу главаря награду в размере десятины, взимаемой с населения. Однако разбойникам, если им почему-либо грозила опасность, достаточно было отказаться от следуемого им налога, и равновесие восстановлялось. Действительным же результатом комедии было то, что население, высылкой лучших своих людей огорченное, просило разбойников совершать подвиги впредь в других местах, чтобы все терпели одинаково, и шайка с величайшей любезностью выполняла просьбу. Правда, разбойники все-таки попадали в тюрьму, когда страже удавалось кого-нибудь ранить на месте преступления или догнать. Все это случалось чрезвычайно редко, и спасением правительства было то, что разбойники сами были редки; ими рождались, не делались. Эта умеренность природы и позволяла низшим уловлявшим хвастать принятыми мерами перед высшими, получая за это награды и отличия. Итак, если не считать нескольких служащих или богачей, платившихся головами, все в глубине явлением сим были довольны, им кормились, и шайка делалась причиной хозяйственного расцвета страны, влачившей доселе жалкое существование.

Почему известия, что деревня с лесопилкой выразила покорность Лаврентию, и об ограблении почты, разнесшиеся по округу, вызвали необычайное возбуждение. Никогда жизнь не клокотала так в глухую январскую пору. Точно уже теперь, а не месяцами позже, подходила весна, и не было ни непроходимого снега, ни отвратительных морозов.