Говард Лавкрафт - Черная гончая смерти (и еще 12 жутких рассказов)

Я дал Гарфилду шанс уйти, но этот глупец вернулся, и с ним пришлось разбираться. Как и с твоим слугой. Бомба, которую я бросил в окно, не подействовала на него. Там содержался один секретный химический препарат, которые мне удалось украсть из Монголии. Он парализует людей, но эффективность зависит от физической силы жертвы. Парализующего газа достаточно, чтобы вырубить слабую девушку или такого изнеженного дегенерата, как ты. Но Эшли смог выбраться из хижины и мне пришлось его убить.

Брэнт застонал, в его глазах застыл страх. Пена слетала с его губ. Отшельник сошел с ума, как и жуткое существо, которое возвышалось над ним. Только девушка, жалобно хнычущая на столе, оставалась в здравом уме. Надолго ли?

– Твоя племянница умрет первой, – завопил Адам Грим. – Я убью ее так, как убивают женщин в Монголии, заживо сдирая кожу, медленно – о, так медленно! Она будет истекать кровью, чтобы заставить тебя страдать, Ричард Брэнт. Страдать, как я страдал в черном Яхл-гане! Она не должна умереть, пока на теле не останется ни дюйма кожи! А потом я примусь за ее лицо… Смотри, как я сдираю кожу с твоей любимой племянницы, Ричард Брэнт! Не отводи глаз!

Не уверен, что Брэнт понимал его слова. Он бормотал какую-то тарабарщину, качая головой из стороны в сторону. Я поднял револьвер и прицелился, но в этот момент Грим развернулся, и вид его лица парализовал меня. Не знаю, какие непостижимые мастера безымянной науки обитают в башнях Яхл-гана, но, несомненно, это лицо изменила черная магия. Уши, лоб и глаза остались такими же, как у обычного человека, но нос, рот и челюсти были порождением ночных кошмаров. Не могу подобрать слова, чтобы описать эту сверхъестественную жуть. Нижняя часть лица Грима напоминала морду собаки или волка. Подбородка не было, верхняя и нижняя челюсти выступали вперед, а тонкие черные губы едва прикрывали острые и белоснежные клыки.

Но изменения коснулись не только внешнего вида. Когда дьяволопоклонники изменили лицо Адама Грима, они произвели соответствующее изменение в его душе. Он уже не был человеком, он был оборотнем, таким же жутким, как чудовища из средневековых легенд. Глаза его вспыхнули, как угли адского пламени и существо, которое раньше было Адамом Гримом, бросилось к мисс Глории с изогнутым ножом в руке – такие используют мясники и охотники для снятия шкур. В этот миг я невероятным усилием воли стряхнул оцепенение и выстрелил в щель между ставнями. Я не промахнулся. Я видел, как плащ Грима дернулся от удара пули, чудовище пошатнулось, и нож выпал из его руки. Затем он развернулся и бросился через комнату к Ричарду Брэнту.

Я мог бы выбить ставни вместе с оконным переплетом, прыгнуть в комнату и схватиться с чудовищем, которое сотворили монахи Внутренней Монголии. Но оборотень двигался так быстро, что Ричард Брэнт все равно умер бы, прежде чем я успел бы ворваться в комнату. Я сделал то, что казалось мне единственно правильным, – нашпиговал зверя свинцом, когда он пересекал комнату. С шестью пулями в теле и человек, и зверь должен был замертво рухнуть на пол. Но в нем было что-то демоническое, Адам Грим устоял на ногах и продолжал тянуться к своей жертве. Он полз, как зверь, на четвереньках, пена и кровь капали из его оскаленной пасти. Меня охватила паника. Я схватил второй револьвер и разрядил его в залитое кровью тело, которое мучительно корчилось, но продолжало ползти вперед. Все ангелы рая и демоны ада не смог бы оттащить Адама Грима от его добычи, и сама смерть отступила от ужасной решимости этой злобной, когда-то человеческой, души. Ищейка добралась до человека на диване. Ричард Брэнт закричал, когда ужасные челюсти сомкнулись на его горле, но крик тут же превратился в невнятное бульканье. На мгновение эти два ужасных лица, казалось, слились воедино – безумный человек и безумный нечеловек. Затем жестом дикого зверя Грим вскинул голову, вырвав яремную вену врага. Окровавленная морда оскалилась в последней усмешке, чудовище вытянулось рядом с телом своей жертвы и, наконец, испустило дух.

Мы сидели на широкой веранде в кромешной тьме. Ночь уже вступила в свои права, и все вокруг уснуло, наполняя мир тишиной – той особенной тишиной, в которой одновременно чувствуется божье благословение и таится нечто зловещее.

Мы молчали.

Вскоре на востоке, за холмами, появилась золотая дымка, а через несколько минут взошла огромная луна, разгоняя скопление теней между вековыми деревьями. Легкий ветерок погнал извилистые волны по высокой луговой траве и в этот момент на веранде раздался судорожный вздох.

Все оглянулись на Фэмингса. Он подался вперед, стиснув подлокотники кресла. Побледневшее лицо исказила гримаса ярости, а тонкая струйка крови стекала по подбородку – Фэмингс сильно прикусил губу, чтобы сдержать крик.

– Вы так и будете пялиться на меня, как стадо баранов? – раздраженно зарычал он.

Никто не ответил, но удивление в глазах многих сменилось испугом.

– Ладно, – скрипнул зубами Фэмингс. – Думаю, мне лучше рассказать вам все, пусть даже вы сочтете меня сумасшедшим. Но мне плевать! Я просто хочу выбросить это из головы, а потому расскажу. Но клянусь, что пристрелю всякого, кто рискнет меня перебить!

Его лицо блестело в лунном свете от внезапно проступившего пота.

– Ладно. Вы знаете, что я человек простой и выдумывать не умею. Все эти россказни у костра, охотничьи, рыбацкие или армейские байки – не для меня. Но есть одна фантазия, которая не дает мне покоя с юных лет. Сон, – он съежился в кресле, – хотя точнее будет назвать его кошмаром. Не могу вспомнить, в каком возрасте мне впервые приснилась эта жуть, но, кажется, я просыпаюсь с ужасными криками сколько себя помню…

Фэмингс помолчал, оживляя в памяти ужасную картину.

– Во сне я вижу такие же холмы, заросшие луговой травой. Но там, во сне, я совершенно точно не в английском поместье, как сейчас, а в экваториальной Африке. Там есть маленькое бунгало, в котором я живу. Со мной живет слуга – старый индус, морщинистый, как сушеный инжир. Я не знаю, за каким чертом мы забрались в эту дикую глушь, но во сне меня не покидает ощущение, что я скрываюсь от правосудия. Знаете, – он ватер лоб тыльной стороной ладони, – тот человек в моем сне – это не совсем я, но при этом я четко осознаю, что это я. Черт! Не знаю, как объяснить, да это, наверное, и не требуется. Сон есть сон.

Итак, в этом сне мы со слугой живем в крошечном бунгало на холме. Вокруг, покуда хватает глаз, такие же холмы, заросшие травой. Где-то она по пояс, где-то чуть закрывает голенища сапог. Пустынная местность, кричи – не кричи, никто не придет на помощь. Нет лучше убежища, когда желаешь спрятаться от людей с веревкой, желающих вздернуть тебя за какое-то позабытое преступление…