Павел Серяков - Дороги скорби

– Ты правда веришь в это? – боясь разозлить брата, спросил Сик. – Мы просто помогаем отцу стать… богаче.

– Наш отец – барон Грошевых земель, и тебе стоит заткнуться, брат, – Гуннар метал взглядом молнии и был готов сорваться на любого, кто оспаривал титул его родителя, хотя и знал, что его папашка не кто иной, как разбойник, заселившийся в дом местного барона, коего своими же руками и удавил. – Наш отец – хозяин этих земель!

– Как же, – насупился Сик. – Себе ты можешь не врать.

Старик Яцек схватил Волдо за шиворот.

– Нечего тебе на это смотреть, сопливый, – прорычал он и, волоча мальчугана по пыльной дороге, бормотал что-то на том языке, который не положено знать детям. «Грязные слова для грязных языков», – говорила об этом языке Иренка – бабушка Волдо.

Старик ногой толкнул дверь избы, в которой некогда жила большая семья, состоящая из достойного мужчины, доброй женщины, её старухи-матери и четверых детей. Война пришла и в этот дом.

Старуха Иренка глядела в окно и тревожно переминала свой залатанный, но опрятный фартук, и, когда дверь отворилась, она вздрогнула:

– Едут?

– Едут, старая, приглядывай за своим молокососом.

Дед ослабил хватку, и Волдо тут же бросился к бабушке. Крепко обнял её.

– Спасибо тебе, Аццо, – она пригладила копну русых волос внука и тревожно взглянула в окно. – Теперь и бароновы сыновья приехали…

– Сукины дети, – ответил старик и, оглядевшись, вспомнил, какой видел эту избу до прихода в Крестовские земли Трефов. Зажиточная была семья, большая. Теперь пустая хата да бабка с сопливым мальчишкой. – Здесь забирать уже нечего…

– Найдут, – произнесла Иренка. – У этих ума хватит.

– Вот тебе совет, подруга… – Лицо старика, испещренное сетью морщин, выдавало тревогу, но говорить он старался спокойно, тихо и предельно размеренно. – Спрячься сама и спрячь мальчугана.

– Грядет страшное?

– Посмотрим, – Аццо откашлялся в кулак. – Бог милует…

На проселочную дорогу вышла группа мужчин. Решительных мужчин, уставших бояться. Шесть человек с палками, вилами, цепами и еще кое-чем в грубых, с самого рождения обрабатывающих землю руках. Впереди группы шел Урлик. Высокий и жилистый юноша, дезертировавший из Крестовского войска в день решающей битвы и затаившийся в родном селе.

– Будем терпеть и издохнем, как псы, – прорычал он и крепче сжал древко вил. – Будем биться и умрем, как мужчины.

– Завязывай языком чесать, – ответил ему кто-то из собравшихся. – Мы тебя поняли.

Гуннар жестом приказал своим спутникам остановиться. Он не сводил глаз с арки на въезде в село.

– Чует мое сердце, нам тут не рады, – он ткнул острием копья распятую на арке кошку.

– Что это значит? – Лотар так же пристально, как и его старший брат, разглядывал убитое животное. – Они там совсем из ума выжили?

– Это значит, что делиться своими пожитками сельские не намерены. – Сик, в отличие от братьев, смотрел на идущих к ним людей. Наконец он нашел силы посмотреть на тех, кого они должны обворовывать, и то лишь потому, что назревала драка и в такие моменты совесть среднего сына самопровозглашенного барона засыпала крепким и безмятежным сном. – Лотар, спрячься пока. Отец нам голову оторвет, если с тобой что-то случится.

– Да пошел ты, – прорычал Лотар, вытаскивая из соломы полуторный меч с лилией Трефов. – Я буду биться плечом к плечу с вами.

– Лотар! – взревел Гуннар. – Живо за телегу!

– Но… – принялся было возражать брату Лотар и осекся, видя, как раздуваются вены на шее Гуннара.

– Ладно.

Он не выпустил из рук меч, но послушно спрыгнул с телеги и встал позади нее.

Четверо всадников медленно продвигались по проселочной дороге. Люди во главе с Урликом шли им навстречу.

– С кем из вас мне говорить, псы шелудивые? – произнес старший сын барона. – Снимите с арки кошку и не рискуйте лишний раз своими жизнями. Вы нужны отцу. Отец вас ценит.

– Разверни свою кобылу и проваливай ко всем чертям! – прокричал Урлик. – Ваши люди были здесь на прошлой неделе. У нас уже ничего не осталось!

– Это не вам решать.

– Кроме вас есть и другие бандиты, – Урлик вышел вперед. – Нас обирают сразу три барона-самозванца, и более мы терпеть не станем!

– Я тебя услышал, – коротко и пугающе спокойно сказал Гуннар и надвинул на лицо забрало. – Именем барона Хладвига приговариваю вас к смерти. Положите оружие на землю.

– Пошли вы! Пошел Хладвиг! – гаркнул Урлик и повел своих людей на верную смерть.

Бабушка крепко прижимала к себе Волдо, и тот, не замечая сам, уснул.

– Черный, как ночь. Белый, как день. Блеклого мира яркая тень. Шелест листвы, белизна нежных рук. Всё – твое имя, во всем ты, Лу-ух, – почти нараспев прошептала Иренка и, не отпуская крохотную ручонку внука, подняла взгляд к окну. На улице происходило страшное.

В те страшные для Грошевых земель годы присказка про Лу-уха читалась чуть ли не в каждой крестьянской хате по той лишь простой причине, что, приняв истинного Господа, не всякий простолюдин перестал верить в его предшественников. Да, друг мой, не стоит забывать о том, в какие времена жили люди и почему их называли темными. Если верить историям ведьм из культа Рогатого Пса, Лу-ух был одним из сыновей последнего, и, ежели иные дети древнего существа были кровожадны и злы к людям, Лу-ух, наоборот, людей любил. Он обитал в тех далеких краях, куда не могли попасть ни члены его древней семьи, ни короли, ни цари и иные лорды. Дорога Лу-уха была закрыта для всех, и в то же время её врата были всегда открыты для детей. Он был везде и сразу: в Гриммштайне, Исенмаре. Лу-ух и спящий в нем Гриммо были везде. Его копыта высекали звезды из камней берега Стенающих ветров, он мчался по обезлюдившим улочкам Златограда, и его блеяние можно было услышать над полями Памяти Алебардиста. Лу-ух жил в мире с миром и за его чертой, ибо он являл собой воплощение Дороги Грез и узурпатором Тропы Кошмаров.

В тот час, когда деревенские мужчины решили дать отпор сыновьям барона Грошевых земель и пролили свою кровь на сухую, позабывшую о дожде, но помнящую дыхание огня землю, Лу-ух услышал голос старухи и, стоя посреди избы, не сводил глаз со спящего мальчика. Лу-ух смотрел на старуху, по морщинистому лицу которой текли слезы, но она была ему неинтересна. Копытом он едва коснулся лица спящего, и тот, открыв глаза, вышел из собственного тела.

– Идем, Волдо, – произнес баран и, мотнув головой, указал рогами на запертую дверь избы. – Идем, друг.

Волдо был знаком с Лу-ухом. Каждый ребенок знал черно-белого барана с золотыми глазами и был его лучшим другом, но каждый, просыпаясь, забывал о случившемся, и их знакомство повторялось раз за разом. Лу-ух дарил детям того времени ту роскошь, которую мог подарить своему чаду далеко не каждый родитель – счастье. Пусть скоротечное, но настоящее.