Елена Пронина - Для кого зреют яблоки. Лирическая проза

Наконец, юноша решился. Придвинувшись чуть ближе, он опустил ладонь на худенькую девичью коленку. Она напряглась, но высвобождать ногу не стала.

– А я прочитал ту книжку, – робко попытался завести разговор мальчик.

– «Мастера и Маргариту»? – уточнила девочка.

– Да, которую ты мне давала.

– Понравилось?

– Понравилось. Но по литературе нам ее все равно бы не задали – мы только ерунду какую-то проходим.

– Почему ерунду? – обиделась девочка. – Вот, например, «Война и мир» – никакая не ерунда.

– Может, и не ерунда, – миролюбиво согласился юноша, – я ее все равно не дочитал.

– Стыдно «Войну и мир» не прочитать, – упрекнула девочка.

– Да я дочитаю, потом как-нибудь, когда время будет, – сам не веря в свои слова, пообещал мальчик.

Во время этого незатейливого разговора юноша умудрился придвинуться к девушке вплотную, не забывая поглаживать ее коленку. Теперь он переложил руку на ее плечо и наклонился вперед, нежно рассматривая ее лицо.

– Ух ты, да у тебя глаза зеленые! – неподдельно изумился он.

– Не зеленые, а карие, – смущенно поправила девушка, – это, наверное, просто листва отражается.

– Да нет, зеленые! – уверенно поправил мальчик. – Как листва.

Вера Сергеевна отставила чашку в сторону – сейчас должно было начаться самое интересное. Сколько раз она переживала это, а всегда волновалась. Вот и сейчас.

– Можно, я тебя поцелую? – опуская глаза, попросил юноша.

– Об этом не спрашивают, – пробормотала девушка.

Юноша понимающе улыбнулся и осторожно повернул ее лицом к себе, а потом бережно коснулся ее губ своими. Оторвался на секунду, а потом поцеловал ее по-настоящему – она даже и испугаться не успела.

Сердце девушки часто билось, и Верино сердце билось с ним в унисон.

– Губы у тебя сладкие, – прошептал Сашка.

– Это от варенья, – догадалась Верочка.

– Ничего не от варенья! – не согласился мальчик. – Я знаю, что они у тебя от природы такие.

– Откуда же ты это можешь знать?

–Чувствую.

– Это, наверное, потому, что я все время варенье ем, – улыбнулась девочка и неожиданно сообщила, сильно покраснев: «А у тебя горькие, точно полынь».

– Это, наверное, от никотина, – догадался Саша, – я курил недавно.

– Так ты ж потом варенье ел, – не согласилась Верочка, – а губы все равно горькие. И язык тоже.

– Может, тебе показалось, что горькие.

– А тебе, что сладкие.

–Давай тогда еще раз проверим.

– Давай.

Губы подростков снова слились в поцелуе.

Садовая была застроена как-то странно: кирпичные особняки вперемежку с деревянными развалюхами, одни дома с четными номерами, другие – с нечетными, и, главное, не по порядку. А на иных домах так и вообще никаких номеров не было. Одно только ясно – нумерация начинается где-то с противоположной стороны, а значит, искомый дом за номером 13 тоже находится где-то на том конце.

Приближаясь к «финишу» Роман весело сообразил, что у него есть небольшая проблема: дело в том, что «где-то на том конце» абсолютно все дома не были пронумерованы, и последний аншлаг красовался на двухэтажном особняке № 25, а дальше – голые заборы. Как хочешь, так и ищи!

Вера смахнула последнюю слезу и подняла голову. Отражение снова изменилось. Прошло несколько лет. За столом в саду сидела девушка с газетой в руке. Она снова и снова перечитывала маленькую статью о Саше, и все ей казалось, что она что-то пропустила, перепутала, что Саша не погиб, что он не мог умереть. Но сколько ни читала – ничего не менялось.

Ей хотелось пойти к нему, сказать его матери, что они любили друг друга, почувствовать, что она не одна, что они вместе. Но она не могла этого сделать. Здесь ее все считали ведьмой, – как и ее маму, как и ее бабушку, – и боялись, и люто ненавидели. А Сашина мать всегда бранилась на нее, когда она проходила мимо дома № 4, – она была уверена, что девушка приворожила ее сына, и «гореть ей за это в геенне огненной». Если бы Верочка могла ворожить! Вот сейчас она непременно вернула бы Сашу, сюда, прямо вот в этот сад! Но это было невозможно.

Конечно, Саша продолжал жить в этом саду, но это было там, за зеркалом… Она могла видеть его, а иногда даже беседовать с ним – почти телепатически. Но она не могла дотронуться до него, почувствовать себя защищенной, спрятавшись в его объятьях, ощутить приятную горечь его губ.

Зачем Сад решил показать ей это воспоминание? Так больно! – Вера решительно задернула шторы.

Роман дошел до конца улицы, хотя точнее было бы сказать – до ее начала, и начал отсчет спрятанных за заборами строений. Поравнявшись с тринадцатым, он остановился и постучал в калитку. Ему никто не ответил, только за соседним забором неуверенно залаяла собака. Роман почему-то знал, что Вера Сергеевна дома, что больше никуда она после работы пойти не могла. Пройдясь растопыренными пальцами по растрепанной шевелюре (подстричься бы надо), Роман постучал сильнее. Из-за соседнего забора, – не того, что с собакой, а другого, – выглянула непричесанная женщина. Окинув Романа оценивающим взглядом, она довольно сообщила: «А там уже год никто не живет!».

– Как так – не живет? – удивился Роман. – Я адрес хорошо запомнил.

– Квартиранты здесь были, но еще прошлой осенью съехали. А после никто снимать не захотел, без удобств-то… Или вы снять хотели? Если так, то лучше у Степаниды Ивановны снимите, она полдома сдает. Все удобства и вход отдельный – води кого хочешь. И шуметь можно – она все равно глухая, ничего не услышит, – женщина пошловато хихикнула.

– А это 13-й номер? – вдруг засомневался Роман.

– Зачем же 13-й, – оскорбилась женщина, – Степанида Ивановна в 12-м живет.

– Да я не про ее дом, а вот про этот, – уточнил Роман.

– А, это 4-й, – поняла женщина.

– Мне 13-й нужен, – терпеливо пояснил Роман.

Женщина зачем-то еще раз окинула его внимательным взглядом и, неожиданно посуровев, ответила, что 13-й – на самой окраине, но туда она ходить не советует, лучше уж 4-й снять. Поблагодарив собеседницу за совет, Роман снова направился в конец улицы.

Сначала зеркало не отражало ничего, то есть ничего особенного: рыжие шторы, желтая скатерть, кривая стопка тетрадей, пустая чашка… А потом откуда-то слева отразился Саша, подошел ближе. Вера бросилась к нему навстречу, изнывая от душевной муки. Они протянули друг другу руки, соприкоснулись подушечками пальцев на грани хрупкого стекла. Ближе уже нельзя. «Какие же у тебя глаза! Нет, правда, они у тебя зеленые», – услышала она его беззвучный голос. «А у тебя – синие, точно омут, так бы и прыгнула», – ответила Вера одними губами. Так они и замерли, соприкоснувшись кончиками ладоней, переливая свой взгляд сквозь зеркало, впитывая силу и боль друг друга.

Этот безумный акт любви прервал Саша. Он оторвал руки от стекла и недоуменно заметил: «К тебе, кажется, гости…»