Герман Шендеров - Топливо твоих кошмаров

– Папа, не надо, папа, пожалуйста, хватит! – две тонкие фарфоровые ручки вцепились в ногу Бориса, и тот, споткнувшись о ту же самую доску, свалился в полуметре от меня. Жирные пальцы тут же принялись хватать меня за щиколотки, а я еле успевал выдергивать конечности из железной хватки толстых мощных рук. За его спиной спешила на подмогу женушка, но Наташенька резко толкнула стул ей под ноги, и толстуха повалилась боком прямо на мужа.

Ее замызганный халат распахнулся, какие-то пузыри, размером с яблоко, усеивавшие объемный живот полопались, и из них выпадали какие-то мелкие создания. Одно из них упало совсем близко ко мне, красное и блестящее, похожее на карамелизованное яблоко. Маленькая тварь вытянула ко мне крошечную ручку и издала омерзительный писк. Толстяк в маске матерился на все лады, пытаясь выбраться из-под жены, толстуха же пыталась собрать рассыпавшихся младенцев, рыдая и причитая:

– Родечка, маленький мой, куда же ты раскатился, разбросался! Иди ко мне, мальчик мой, будет тебе! Ох, материнское пузо мое… Что же вы творите, мои хорошие, не убегайте, совсем холодными стать хотите? Тюря вам будет, каша-малаша, да вся в лепесточки, родненькие мои…

– Встань с меня, блядь старая! Я его урою! Иди сюда, мудель! Ко мне иди, фуфлыжник блядский! Я тебя в кишки трахну и с говном сожру, уебок! Ко мне иди! Я тебя урою-ю-ю-ю-ю…

Под причитания, хрюканье, вой и будто бы звон бьющегося фарфора я схватил свои кроссовки, выскочил из чертовой квартиры и побежал к лестнице. Невзначай кинув взгляд между перил, я заметил, как на грязном кафеле торчит все та же темная фигура, неуверенно покачиваясь. Черт! Скрипнув зубами, я рванул по ступенькам наверх.

На пару этажей ниже раздавалось сосредоточенное хрюканье и повизгивание – свиноголовый искал меня. Путь назад был отрезан, и мне оставалось лишь продолжать подъем. Можно было бы миновать урода на лифте, но тот наверняка бы услышал, что я спускаюсь, и дождался бы на первом.

Я преодолевал пролет за пролетом, чувствуя, как колет в боку, как легкие стремятся наружу и темнеет в глазах. В такт шагам сумка больно била по бедру, утяжеленная куском арматуры, который мне всучила бабка, причиняя легкий, почти приятный дискомфорт где-то в районе лба – словно оттуда пыталось прорасти какое-то зернышко. Осколок моего прошлого, стершееся воспоминание, будто из другого мира, теперь оно снова было со мной – только руку протяни.

Кажется, преследователь поотстал. Матерщина вперемешку с животными звуками эхом разносилась по этажам, стихая с каждым моим шагом. Перед очередной лестницей я остановился передохнуть, оперевшись о перила – к таким пробежкам мой организм оказался не готов.

Вдруг откуда-то сверху раздался гадкий глумливый смешок.

Подняв голову, я уперся взглядом в какой-то древний комод, из-за которого торчали две головы, почти одинаковые, будто зеркальные отражения друг друга. Я попытался найти воздух в легких, чтобы попросить о помощи, но издал лишь сиплое шипение. Головы переглянулись, и тяжелый комод, ненадолго зависнув на краю последней ступеньки, покатился на меня, набирая скорость.

Щепки летели в стороны, ящики плотоядно выдвигались. Я мог бы успеть отскочить, но ноги настолько одеревенели, что, оторвавшись от перил, я просто свалился на заплеванный кафель, и тяжелая старая рухлядь обрушилась на меня, больно врезавшись куда-то в висок. Последнее, что я успел увидеть перед тем, как отключиться – двух пацанят, сбросивших комод, которые, казалось, срослись спинами.

– Владимирский централ, ветер шфшфшный, не кричи сука, зла немерено, лежит на сердце тяжкий груз… – голос Михаила Круга, перемежаемый помехами вырвал меня из бездны беспамятства. В глазах плавали кровавые круги, зрение не фокусировалось. На заднем плане кто-то гнусаво причитал:

– Нихера нет! Этот мудак даже не курит! Ни бензолки, ни фена, одни бумажки! Зачем ты его вообще втащил?

– Ааа уууал уэо ох уыиэ, – подвывал второй голос.

– Да какой в жопу фунфырик, кто их вообще с собой носит? Или у тебя всегда в кармане бояра была?

– Эээ оои а эа! – возмутился немой.

– Ша, сявки, заглохли! Новосел очнулся, – рявкнул уже третий, хриплый и прокуренный голос, словно чиркнули наждачкой по дереву, – Торчок, думку закрой и гостю верни, чай не на воле!

– Гражданин смотрящий, я с полгода на тряске, трассы просят! – жалобно ныл гнусавый, – Ханыга вообще, если под жабры не плеснет – взбесится!

– Уууы-оааа! – подтвердил некто по имени Ханыга. Чем больше я слышал, тем меньше хотелось смотреть по сторонам. Пока я видел лишь покрытый плесенью и трещинами потолок, что меня вполне устраивало. В воздухе витал запах застарелого сигаретного дыма и смрад разлагающейся плоти. Хотелось зарыться в собственное пальто, накрыться с головой и уснуть, в надежде, что кошмар просто закончится.

– Не скули, воруй-нога! У тебя уже трубы высохли от твоих мультиков! Думку, говорю, отдай! Эу, первоход, – обращались явно ко мне, – мы уже выкупили, что ты проснулся!

Ну вот и все. Короткая передышка закончилась. Сжав зубы, я медленно сел, мысленно приготовившись к любым ужасам. Представшее передо мной нечто никак не укладывалось в рамки нормальности.

Не закричать мне позволила лишь небольшая заторможенность после удара по голове.

– Ииои-оу-ы-аему-аау! – промычало чудовище. Челюсть существа с черными пеньками зубов спадала почти на живот, глаза казались атрофированными – в них копошились мелкие личинки – а руки и ноги были тонкими и кривыми. Довершала картину огромная дыра в пол-черепа, обнажавшая гниющий, засиженный мухами мозг.

– Не очкуй, пацанчик. Выпивохин пацан ровный, но базарит нынче неразборчиво. Это он тебя «к нашему шалашу» пригласил, – обратился ко мне некто тощий и забитый наколками до полной синевы – перстни, купола, погоны и колючая проволока покрывали бледно-серую кожу полностью. Продырявленный уже настоящей «колючкой», уходящей куда-то в пол, он сидел абсолютно неподвижно, слегка склонив голову, скрытую огромной квадратной мелкоячеистой клеткой, – Ты прописывайся, фраерок. Раскинь, кто по масти будешь?

– Андрей, менеджер по продажам, – ответил я исключительно машинально, разглядывая окружение. Я снова был на кухне, но в ней не осталось никаких шкафчиков гарнитура, кроме подвешенной на соплях раковины в углу. Убитый кассетник рядом с батареей надрывался, выдавая шипение напополам с натужными блатными аккордами. Единственное кресло, пыльное, с торчащими пружинами оставалось незанятым – компания сидела на полу.