Алена Нарциссова - Химия

– Машь! Глянь! – громко крикнул старичок в сторону дома.

Старушка сразу же оказалась рядом, так быстро, что не заметно было, как она спустилась по ступенькам крыльца. Теперь соседи стояли вдвоем и смотрели на Вишнякова через забор.

– Здравствуйте! – Вишняков приблизился к забору. – Я ваш новый сосед. Снял дачу на все лето. Вишняков. Виктор.

– Ивановы, – сказал старичок.

– Ивановы мы, – подтвердила старушка.

– Очень рад.

– Хорошо, что кто-то приехал. А то вон кусты у вас на наш участок залезли, – Иванова показала рукой. – Ухаживать некому. И цветы розовые насеиваются. Вы уж их от нашего забора как-нибудь пересадите.

– Цветы?

– Пересадите? – Иванова строго посмотрела на Вишнякова. Он подошел к забору, разделявшему его участок и участок Ивановых. Никаких цветов он не разглядел.

– Вот эти ростки, – показала Иванова. – Розовые цветочки такие будут.

Вишняков посмотрел еще внимательнее. Пара сорняков каких-то и правда выросла, но не более того. Он впервые обратил внимание на огород соседей. Все здесь находилось в идеальном порядке. Каждое растение ухожено, все грядки отгорожены, подпорки растений выстроились в ряд и были строго одной высоты. Каждая яблоня аккуратно подвязана, цветник обрамлял ровный контур из маленьких кирпичиков.

Иванов тем временем вернулся к своему делу и скрежет возобновился. Он бросил рядом еще целую кучу деревяшек, брал и пилил их одну за другой. Иванова тем временем что-то еще говорила Вишнякову, он не мог ничего разобрать из-за шума. В паузе Вишняков спросил:

– Вы что-то будете мастерить? Для чего столько брусков?

– Это Семена Семеновича хобби. Он просто пилит. Нравится ему. Каждый день только этим и занимается. Очень успокаивает его, говорит.

Вишняков поторопился закончить разговор и вернулся в дом. Он плотно закрыл дверь и окна и сел за стол. Кажется, кресло под ним даже вибрировало, так громко работал на соседнем участке Иванов. «Где-то были беруши», – перебирал варианты спастись от шума Вишняков. Беруши не нашлись, но в чемодане оказались наушники. «Включить музыку, писать под нее», – Вишняков выбрал медленный трек и снова вернулся за стол. Но теперь в ушах звучала музыка и параллельно визжал и скрежетал какой-то другой, новый инструмент Иванова.

От звуков никуда было не деться. И в доме, и на улице стоял грохот. Он разносился эхом по улице дачного поселка и заполнял собой все вокруг. «Не смогу работать в такой обстановке!» – с ужасом думал Вишняков. Он встал и начал ходить по комнате, хватая то плед, то подушку и думая, с помощью чего еще можно уменьшить силу проникновения звука в окно.

Но внезапно скрежет прекратился. Вишняков выглянул в окно. Ивановы удалились в дом. Потом из открытого окна их домика, покрашенного охрой, раздались звуки звенящих тарелок. «Обедают, – понял Вишняков и поспешил к своему письменному столу. – Хоть что-то напишу, пока пауза».

Не успел он собраться мыслями, как появились завывающие звуки, но теперь совсем уже другие. «В том саду-у-у…» – протяжно завыла, видимо, старая виниловая пластинка. Начался заунывный и невероятно печальный романс о горестях судьбы и ушедшей молодости. Женский голос звучал с гулом, как будто из подземелья, проигрыватель при этом иногда скрежетал и захлебывался из-за поцарапанной заезженной пластинки.

Это было еще хуже, чем пила, и громко в такой же степени. Романс закончился, начался второй такой же. Потом прозвучало еще два, а потом они начали проигрываться сначала. «В том саду-у-у…» – опять голосил проигрыватель. Тем временем Иванов вышел снова поработать электропилой. Тогда Иванова в домике сделала проигрыватель еще громче. Теперь завывающие звуки перебивал скрежет, и все вместе это было кошмаром.

«Невыносимо, невыносимо, – бесился Вишняков. – Я поговорю с ними». Он уже был на веранде, когда вдруг и романс, и пила прекратились. Вишняков прислушался. Минута тишины, и тут раздалась ругань.

– Простофиля, пустая голова! Эх ты! – Иванова стучала ногами на крыльце.

– Ну, забыл, забыл, – Иванов разводил руками.

– Как теперь? Ехать придется, в такую даль!

Иванов снова развел руками и пошел в дом. Иванова последовала за ним и еще что-то кричала. Спустя пять минут они появились с рюкзаками, закрыли дом и спешно вышли за ворота. Они удалялись по улице, продолжая ругаться, – точнее, ругалась одна Иванова, а Иванов слушал. Потом все стихло.

«Скатертью дорога», – подумал Вишняков. Он распахнул дверь на веранду, снова приоткрыл окно и сел за стол. «Вот теперь поработаю», – сам себе сказал он. И сразу же придумал название первой главы.

Вишняков погрузился в мысли о своих моряках. Он наблюдал за жирной мухой, которая ползла по обратной стороне шторы и никак не могла попасть в комнату. И вдруг…

– Ми, ми, – пробасил кто-то. Потом звуки повторились. – Ми-ми-ми.

Голос звучал с улицы и врывался в открытое окно.

«Солист оперы», – вспомнил Вишняков. Дача Евгения располагалась как раз напротив окна Вишнякова, прямо через улицу.

– Ла-ла-ла-ла-ла-ла, – бас становился громче, раскатистее. Потом началось что-то протяжное. – А-а-а-а-а!

Дальше на разные лады зазвучали распевки, гаммы, всевозможные вокальные упражнения и, наконец, до Вишнякова донеслись обрывки незнакомой арии на итальянском.

Вишняков решил прилечь пока на диван и переждать. В голову все равно ничего больше не приходило. Он ждал час, потом еще час. И потом отправился к даче напротив.

Вишняков настойчиво и громко постучал в ворота. Пение прекратилось. Залаяли две собаки. Спустя минуту Евгений в объемном бордовом халате показался у входа.

– Извините, конечно, но нельзя ли потише. Я работаю и…

– А я что же? – лицо Евгения перекосило от негодования. – Я тоже работаю.

За ворота выбежали две таксы.

– Может быть… – Вишняков не успел закончить. Евгений дал понять, что не расположен ничего обсуждать.

– Жози, Дафна! Домой! – рявкнул Евгений. Таксы засеменили обратно. Замок щелкнул.

Вишняков вернулся на свою дачу. Он решил перекусить. Разбил на сковороду яйца, поджарил колбасу, вскипятил чайник. Потом достал тарелку и приборы и расположился на веранде. Двери не стал закрывать, да это и не помогло бы. Мощный оперный голос разносился далеко и иногда даже заставлял предметы вокруг вибрировать. Или это уже начало казаться Вишнякову. Все идеи из его головы вылетели напрочь. Он глотал свой обед, а в голове резонировал голос: то повторялось «Ми-ми-ми», то начиналась новая ария.

После обеда Вишняков вдруг почувствовал себя очень усталым. Он лег на диван и быстро заснул несмотря на продолжающееся пение.

Вечером Вишняков сидел на своей веранде и ужинал. Жареные сосиски, пирожки с яблоками, купленные еще вчера по дороге, и крепкий черный чай. Пение прекратилось, Ивановы больше не приезжали.