Евгений Петропавловский - Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград

Тогда бывший командировочный попытался ничему не верить с открытыми глазами. Однако это оказалось ещё труднее. Совершенно ему не под силу. Потому что в своей норе и мышь храбра, а посреди открытого пространства да в незнакомом месте разве только у неискушённого верхогляда достанет смелости отрицать многочисленные признаки окружающей реальности.

Поняв невозможность замысленного, Бесфамильный издал громкий свистящий звук, предназначенный выразить острое разочарование. А затем стал блуждать взглядом и прикидывать, что делать и куда податься. Вокруг разнонаправленно диффундировала человеческая толпа: люди громко перекликались и тихо перешушукивались, взаимно притягивались и отталкивались, и миновали друг друга по касательным траекториям, стремясь в итоге к нулевому вектору. Топот и шарканье, шелест и грюканье, дребезг чемоданов на колёсиках и прочие звуки сливались в общий вокзальный гул. Человеческими частицами кишело всё окрестное пространство, напоминая похлёбку, приближающуюся к точке кипения. Причём с виду это были сплошь смурные, расплывчато-неочевидные личности.

При всём желании Бесфамильный не подразумевал под своими дальнейшими действиями позитивной программы. Да и неоткуда было ей взяться, не из чего выродиться и не от чего оттолкнуться, ибо всё случилось чересчур скоропалительно: сначала он попал в западню нелепого случая, выросшего на жирной почве чужих страхов и подозрительности, а затем, не успев выбраться из первой западни, тотчас угодил во вторую. Это была западня собственного непонимания. Если человек знает, за что пострадал, тогда ещё куда ни шло. А Бесфамильный не знал. Не за сумку же, в самом деле. Ведь кабы за сумки причиталось применять к людям насильственные меры, то не только в стране, но и в целом мире уже через несколько дней никто не сохранил бы себя в небитом образе, и всё устройство общества на планете провалилось бы в тартарары.

Ему оставалось только поверить в факт фатального невезения и вопиющей несправедливости. Разумеется, ни первое, ни второе не могло сообщить расположению духа бывшего командировочного сколько-нибудь ощутимой подъёмной силы и ни малейшим образом не способствовало решению проблем, касавшихся его новой среды обитания.

Глава вторая

СЛИШКОМ МНОГО СТРАННЫХ ДЕВУШЕК

Все всегда оказываются не такими, как от них ждешь.

Уильям ГОЛДИНГ «Повелитель мух»

– Скажи мне, Том. Что тебя так огорчает?

– Весь мир.

Эрнест ХЕМИНГУЭЙ «Острова в океане»

На вокзале он не задержался.

Человек с нормальной скоростью мыслительных течений на его месте наверняка бы обратился если не в полицию, то хоть к какому-нибудь представителю железнодорожной администрации. Однако у гражданина Бесфамильного умственная деятельность нарушилась на почве побоев и разочарования в человеческом факторе. Оттого, не зная куда себя девать, он побрёл по городу ни жив ни мёртв (а время нависало над ним, как палач; точнее как топор палача; или, может быть, как оскаленная морда палача, с нетерпением ожидающего сигнала для исполнения приговора – бывший командировочный терялся в сравнениях). Жара обвивалась вокруг него наподобие дикого плюща и цвела махровым цветом, а он шагал в неизвестном направлении, ширяя по окрестному пространству недружелюбным взглядом, и затруднялся судить о чём бы то ни было. При этом не прекращал сетовать на жизнь, жадно глотая сухой горьковатый воздух, и пожимал плечами, и горестно мотылял головой, и размахивал руками перед отсутствовавшим собеседником; а по его щекам разливался возмущённый румянец.

Наверное, в целом свете не сыскать человека, который согласился бы считать себя глупцом. Бывший командировочный, во всяком случае, ни за что не согласился бы. Однако и внятных оправданий себе он найти не мог.

Трудно с равномерной настойчивостью двигаться навстречу кажущемуся порядку в каком-либо определённо обозначенном месте; но ещё труднее мыкаться чёрт знает где среди чуждого мельтешения, так и не слепившегося в упорядоченную конфигурацию. Оттого лицо Бесфамильного страдальчески кривилось. Он хорошо помнил всё, что осталось позади, но пребывал в полном неведении относительно того, что ждало его впереди. Картина мира для бывшего командировочного кардинально изменилась по сравнению с тем, какой она являлась ещё час тому назад. Всё вокруг было чудовищно и несправедливо, всё представлялось ему диким и несуразным, чрезмерным и бессмысленным. А сам он казался себе пустотелым объектом приложения наружных нелепостей, похожим на выброшенную из вагона поезда…

Нет, не бомбу, конечно.

И даже не багажную принадлежность.

Он казался себе похожим на ненужную вещь. Их ведь обычно выбрасывают отовсюду, в том числе из окон поездов. Вот так же, как сегодня на ходу выбросили его сумку… Ну разве не глупость?

Разумеется, всем остальным пассажирам, этим драчливым хамам, этим скотским гнидам и ракалиям, его сумка была не нужна.

А ему-то!

Ему очень даже наоборот!

Ведь в ней остались все вещи! Запасная рубашка, тренировочный костюм, сменное бельё, электробритва! И все деньги! А главное – документы!

Как теперь без неё? Как без всего, что было в ней? Где она валяется, в каких придорожных куширях – вместе с вещами, деньгами и документами?

А нет её, пиши пропало. Как будто и не существовало никогда в природе. Как будто и сами воспоминания бывшего командировочного о ней не имели под собой достаточных оснований.

С ума сойти.

***

День стоял серый, томительный – такой не только Бесфамильному, но и любому другому было бы не жалко вычеркнуть напрочь из своей жизни.

Грузные, словно гигантские паразиты, расползались по небу тучи.

Под этим неприветливым небом бывший командировочный шагал по городу с лицом, искажённым мученической гримасой. Двигался куда глаза глядят, давно оставив вокзал за спиной и стараясь выбросить из памяти злобные образы раскрасневшейся в пылу драки рыхлощёкой тётки с энурезом, верлиокого пенсионера в сбившейся набекрень общевойсковой фуражке и двух мужиков коммивояжерской наружности с жирными от курицы руками. Но память цеплялась за каждого по отдельности, а они все цеплялись друг за друга, слепившись в злокозненный, возмутительный, осатанелый ком и не желая никуда исчезать.

Был ли он готов к тому, что ждало его впереди? Этого Бесфамильный не ведал. Вернее, старался не думать ни о чём в подобном роде. Вряд ли человек может оказаться готовым к событиям и людям, о которых не имеет ни малейшего представления.

Навстречу ему текла нескончаемая людская река. Никто не демонстрировал бывшему командировочному дружелюбия; и он, в свою очередь, пропускал все и вся сквозь фильтр неприязни (равнодушные к чужим перипетиям прохожие смотрели сквозь него как смотрят сквозь дым затухающего костра или сквозь туманистую кисею несвежих воспоминаний; по круглому счёту это было к лучшему, поскольку ему вполне доставало собственного внимания, тяжеловесно размазанного между сложнопересекающимися пространствами недалёкого прошлого и пугающего настоящего). Вдобавок Бесфамильный непрестанно боролся с искушением оглянуться, ибо ему чудились из-за спины злорадные голоса: