Юана Фокс - Средневековые сказки

– Он обижен природой, но то весьма щедро компенсировал ему наш добрый Господь, наделив удивительным умом и чутким сердцем!

Счастливая мать нарадоваться не могла таким переменам в единственном наследнике и всячески обхаживала Енота: выделила ему особую превосходную комнату, где всё было специально по его росту обустроено, позволила в любое время находиться где угодно (кроме, конечно, господских покоев, куда он был обязан являться по приказанию), и говорить едва ли не всё, что заблагорассудится, и даже пить не скрываясь, отчего Енот, порой теряя чувство меры, становился и вовсе развязен. Но восторженная хозяйка этого будто не замечала и на редкие робкие замечания слуг о поведении шута горячо отвечала: «Я даровала ему право быть самим собой в этом замке! Он наставил на путь истинный сына моего лучше любого пастора и за это пусть делает, что заблагорассудится, а возможно, и больше!»

Однако ж, шута за незлобивый нрав и неистощимость на выдумки любила вся челядь, и жалобы поступали нечасто.

Так и протекала спокойная, с яркими вспышками развлечений и балов жизнь в прекрасном замке Готтен, и уж развесёлое Рождество было позади, и пятнадцатилетие Готлиба-Яна отпраздновано как подобает – пышно и с размахом. Анна с тоской наблюдала, как растаял снег, вернулись перелётные птицы… Естественное течение жизни принесло всю её семью к весне. Замок будто проснулся, и огромный сад у стен его распахнул глаза, умытый безудержно счастливыми ливнями. Слуги резво сновали туда-сюда по всем комнатам, собирая молодого хозяина в большую жизнь… Увы, дороги просохли, и университет готов был раскрыть объятия новым птенцам родовитых и знатных гнёзд. Весь двор печалился с графинями, а граф держался как и положено истинному наследнику благородного имени Готтен – сурово и мужественно, лишь иногда тайком вздыхая, когда, как он считал, никто не видит. Но зоркие глаза вездесущего шута подмечали и это. Однако ж он ничем не выдавал, что поймал секундные слабости юного господина, и только деликатно отворачивался, опуская печальные ореховые глаза.

– Ах, ваше сиятельство, не забывайте только свою драгоценную матушку, терзающую сердце своё беспрестанной тревогой за вас! – говорил он, и Его сиятельство лишь сурово кивал головой, устремляя взгляд вперёд. Будто непосредственно в своё славное будущее.

Печальный день прощания всё же настиг обитателей замка. Несчастные графини тайком утирали слёзы, служанки откровенно плакали, слуги вздыхали – все любили мальчика. Он был капризен, порою жесток, но временами как-то неуклюже добр, и все помнили, каким ласковым и нежным ребёнком был их маленький граф, и понимали, что он просто переживает гибель отца, защищавшего их же, свою чернь.

А шут вытворял свои шутки, прыгал и кричал так, что даже решивший быть суровым граф не мог сдержать хохота.

– Ты просто невыносим, мой ужасный jester! – кричал он, и его била то ли дрожь, то ли смех.

Огромное поместье, оставшись без любимого наследника, словно вздохнуло и замерло в недоумении. Слуги толклись взад-вперёд, будто не понимая, что им делать и как ходить. Графини утешали друг друга, договаривались не плакать, но тут же обе этот договор нарушали, заливаясь слезами.

– Право же, – удивлённо восклицал шут, – сезон дождей позади, все живы, а два прекрасных лица так мокры, что я, пожалуй, поищу зонт, как бы меня не залило!

И, обернувшись к дверям, звонил в бубенчики на своём колпаке:

– Эй, слуги, несите тряпки и зовите каменщиков! Здесь так сыро, что придётся перестилать полы!

Графини грустно улыбались стараниям Енота, но плакать не переставали.

Вечером они уселись друг против друга в саду и, тихо вздыхая, слушали грустные любовные баллады шута Кристиана. Он выводил их сладким, кристально-мелодичным голосом, не похожим ни на мужской, ни на женский.

– Должно быть, так поют святые бесполые ангелы! – шептала маленькая графиня, нежно улыбаясь.

* * *

Некоторое время спустя дамам фон Готтен гонец доставил письмо от сына и брата, в котором Готлиб-Ян умолял их не беспокоиться понапрасну о нём, уверяя двух дорогих созданий в своей сохранности и довольстве. Это развеяло тоску графинь, они повеселели, и госпожа Анна решила собрать пышный бал в честь святого Иоганна, и хотела всенепременно видеть на нём заезжего князя – поляка Вацлава Ксешинского, о котором уже была наслышана от знатных соседок как об отменном красавце и кавалере самой благородной крови.

– А это должно быть очень интересным! Я ещё никогда не видала польских князей! – говорила Анна дочери, и та как-то вяло соглашалась.

– Да что с тобой, дитя моё? – вопрошала мать, заглядывая Марии в глаза.

– Ах, сударыня, у барышни модная юношеская меланхолия! – закатывал к потолку глаза Кристиан, на что Анна сердито взмахивала белой холёной рукой:

– Пошел прочь, гадкий шут!

– Нет-нет, мама, он останется! – вскидывалась Марихен, но тут же смущалась.

– Нет, он уйдёт! – настаивала, сердясь, Анна.

– Как изволит сударыня! – кланялся карлик, нехорошо улыбаясь. – Поеду на охоту травить крыс! Эй, конь мой верный! – щёлкал он пальцами, и Локи, весело виляя хвостом, подбегал к нему, лизал в лицо, подгибал мосластые ноги, и шут уезжал на доге, крича:

– Ату его, ату!!!

Анна провожала его взглядом и восклицала:

– Как же он стал дерзок и непочтителен! Бесспорно, шут должен быть остёр на язык, но ведь не настолько!

– Мама, он же ничего не сделал! – тихо качала головой Марихен и грустно смотрела вслед карлику на собаке.

– Не пойму, что ты его защищаешь! – говорила Анна, внимательно присматриваясь к дочери. – Это же просто игрушка, шут!

– Но ведь он живой! Он не может быть игрушкой! – возражала дочь, и графиня всё больше хмурилась.

– Что ты имеешь в виду? И что с тобой творится, в конце концов?! Отвечай, почему ты вся вскидываешься и краснеешь, когда этот маленький негодяй появляется в этом зале по утрам? – на возвышенных тонах спросила Анна, и девочка неожиданно всхлипнула и залилась слезами.

– Я люблю его, мама! – и закрыла лицо руками.

– Что?.. – только и смогла прошептать Анна. Её словно громом поразило. Она подозревала что-то, но чтобы так!..

– Да как ты смеешь?! – не выдержав, крикнула она. – Ты, графиня крови, носящая фамилию Готтен! О чём ты говоришь? Я велю казнить мерзавца! Что он тебе наплёл, чем опоил?!

Девочка безудержно рыдала, сердце матери размякло от её слез, и она опустилась в кресло.

– Но как же так, дочка? – тихо проговорила она. – Да ведь он карлик, ущербное создание, урод! Он шут, просто вещь! – Анна обхватила голову руками и надолго замолчала. Тишину нарушали только жалкие всхлипывания виноватой Марихен.

– Но он добрый и умный, мама, а поёт словно ангел! – подняла припухшее лицо девочка, но наткнулась на такой болезненно-сердитый взгляд, что снова разрыдалась, низко опустив голову.