Юана Фокс - Средневековые сказки

– Я велю высечь это маленькое чудовище и отошлю в монастырь! – решительно поднялась Анна. – А ты отправляйся в свою комнату и до бала не показывайся!

– Мама, не надо! Не бей его, он этого не выдержит! – с криком побежала за ней Марихен, но та решительно шла вперед, даже не оборачиваясь:

– Я велела тебе удалиться, разве непонятно?!

– Мама, умоляю тебя!

– Томас, закрой юную госпожу в её комнате! – бросила графиня стражнику на ходу, и тот почтительно, но сильно взял Марию за локоть:

– Извольте, сударыня!

Марию это очень сильно задело, и она резко выпрямилась:

– Пошёл прочь, болван! Не смей касаться графини Готтен!

Гордо повернувшись, почти бегом удалилась в спальню. За её спиной в замке повернулся ключ.

– Она убьёт его! – простонала девушка и, упав лицом на роскошную кровать, залилась бессильными слезами. Так горько ей приходилось плакать лишь однажды – когда гонец принес известие с поля сражения о гибели её благородного отца, графа Фридриха-Анжея Готтена…

– Госпожа Мария-Францина! Сударыня! – тихо потрясла её за плечи служанка, и Марихен резко открыла глаза.

– Ах, я спала? – удивлённо посмотрела она на девушку. – Что ты здесь делаешь?

– Ваша матушка прислала меня одеть вас, приготовить к балу!

– А где шут? – беспокойно воскликнула Марихен, вспомнив всё и страшно испугавшись за малыша.

– С ним всё в порядке, сударыня, мы, слуги, спрятали его в кухонном шкафу, и гнев вашей матушки уже прошёл! – лукаво прощебетала девушка, раскладывая роскошное лиловое платье на кровати. – А можно ли узнать, что так рассердило госпожу Анну-Гертруду? Она хотела немедленно отправить в монастырь бедняжку Енота и называла мерзким вероломным змеем, вползающим в святыню!

– Это не твоё дело! – строго оборвала её Мария. – Исполняй свои обязанности. – «С ним все в порядке, ах, благодарю тебя, Господи!»

* * *

В тот вечер Анна-Гертруда Готтен задала воистину великолепный бал! Столы ломились от великолепных яств и угощений – дичь из благословенных графских лесов, оленина на вертелах, невиданные заморские фрукты, превосходные французские вина, восточные сладости и прочие лакомства удивляли взор и услаждали желудок. Множество гостей, один знатнее другого, восхищались гостеприимством и щедростью прекрасной хозяйки, её красотой и богатством. Благородных господ развлекали развесёлые акробаты и трубадуры в пёстрых лохмотьях. Ведь что такое наряд акробата рядом с пышным платьем господина? Лохмотья, только и всего!

Марихен беспокойно выискивала глазами среди стройных ловкачей маленького Енота, но его нигде не было… «Боже мой, неужели же мать нашла его!» – обдало холодом молодую графиню, и она глубоко вздохнула, набираясь храбрости спросить о нём у матери, но её опередила соседка-герцогиня, часто бывавшая на светских вечерах Готтен:

– А где же ваша крошка-шут, моя дорогая графиня? Он был так забавен и остёр на язычок!

– Он нездоров, милая Энастази! Такая жалость, и ведь именно сейчас, когда был бы так кстати!

Мария вздрогнула от этих слов, и пристально всмотрелась в беззаботное лицо матери, пытаясь понять, правду ли та говорит или просто отговаривается.

Сидя за пиршественным столом, Мария совсем не могла есть, напряжённо держалась и невидящими глазами следила за ловкими движениями акробатов. Ей хотелось как можно скорее уйти, обежать весь огромный замок, найти шута и убедиться самой, что с ним действительно всё в порядке и он жив. «Нет, мама не может его казнить! Он ведь ничего не сделал!» – и, резко вздрогнув, уронила вилку – её будто кто-то тронул за колено маленькой рукой. Она поспешно наклонилась, заглянув под стол: у её ног радостно улыбался вдрызг разукрашенный Енот.

– Ты здесь! – ахнула Марихен, торопливо обняв шута, и, дабы не привлекать внимания, выпрямилась с вилкой в руке. Радостные мысли роем закружились в её голове: «Ах, сумасшедший, он пробрался в пиршественный зал, нашёл способ дать знать, что он цел и невредим!» Минут десять она сидела как на горячих иголках, не зная, что предпринять.

– Госпожа, вы так чудесны, что я не могу смотреть только на кончики ваших ножек, я выхожу! – наконец услышала она громкий шёпот из-под стола, и в следующий миг раздался визг – дама, сидевшая рядом с Марихен, подпрыгнула на месте, а за её спиной возникло маленькое чудовище – выбеленное личико, кроваво-алые губы, разлохмаченные длинные волосы и какое-то странное рубище заставили всех забыть о еде и разговорах – гости во главе с хозяйкой застыли с открытыми ртами. Даже трубадуры и акробаты остекленели, тишина установилась кристальная.

– Призрак замка Готтен приветствует вас, господа! – прокричал гадкий шут и, развязно потянувшись, взял яблоко со стола прямо через локоть Анны. Первой не выдержала Марихен, дико расхохотавшись. Это было весьма непристойно для девушки её положения, но напряжение последних дней дало о себе знать таким неожиданным образом.

– Мария-Францина! – одёрнула её мать, строго глянув, и она притихла.

– Довольно мило! – заявил шут с набитым яблоком ртом и уселся прямо на пол у ног Анны: – Продолжайте или господа заскучают! – хозяйски махнул он акробатам и бросил недогрызенный плод на паркет.

– Боже, Анна, дорогая, продайте мне это гадкое создание! Я дам вам хорошую цену! – воскликнула дама, что была напугана первой.

– Дорогая Джеральдина, я бы и сама рада избавиться от него, но ведь призраки не продаются, тут скорее нужно послать за священником! – невинно развела руками графиня и рассмеялась.

– Как знать, сударыня, возможно, я бы и перешёл к вам, но увы, призраки, как и крестьяне, не выбирают, какой силе им подчиняться! И тоже бывают голодны! – при этом карлик стянул со стола целую куропатку, отошёл на шаг, сел как на диван на подбежавшего Локи и, не забывая делиться, быстро приговорил её всю. Гости веселились, наблюдая за шутовско-собачьей трапезой. Доев, Енот встал, на руках пробежал в круг танцующих акробаток и принялся ловко отплясывать и метаться среди них, размахивая рваными рукавами, чем удвоил сходство с ночным кошмаром, к тому же завывающим дурным голосом. Веселье возобновилось, набирая обороты – посуда звенела, гости смеялись, вино лилось рекой. Сердце Анны потеплело, и она благосклонно приняла настойчивые ухаживания молодого польского князя, её знатного гостя Вацлава Ксешинского. Князю едва минуло тридцать пять, он был элегантен, острослов и редкостно хорош собой. Он не уставая весь вечер восхищался красотой и умом графини и даже дошёл до намёков об объединении их фамилий… Но практичная и расчётливая Анна-Гертруда не растаяла, и мысли её выстроились стройной цепочкой несколько в ином направлении:

– Ах, мой милый князь, в своей красоте я не сомневаюсь. Но ведь были времена, когда я блистала юностью, подобно утренней росе на райских лепестках, и стоит вам обратить взор на прелестный цветочек – мою дочь, и вы сами поймёте, насколько хороша была я!