Анна Князева - Покаянный

В самом Госаппарате всё боялись заболеть: симптомы были у многих, но все молча ходили на работу, ожидая, пока не будет высокой температуры. Многие политики поддались параноидальным настроениям и смотрели друг на друга, словно на потенциальные источники инфекции. Ах эта безысходная игра в догонялки с вирусными инфекциями: сколько народ их не переживал, а всё одно и тоже – словно каждый раз всем нам вирусы заранее машут белым платочком в конце туннеля нашего от них побега, словно, когда ты заболел этой гадостью, войну проиграла родная держава, словно всю планету захватили инопланетяне – какое сокрушительное это фиаско, когда ты так предохранялся, чтобы всё в итоге заболеть какой-нибудь дрянью. Если бы можно было представить коронавирус неким роем таких вирусов, то как было чудесно созерцать панику Госаппарата более высокой агрессивности: все бы, видя витающие облака вируса, что только не делали: хватались бы за голову, визжали, надевали бы противогазы, закрывались бы на металлические двери с сильной вентиляцией, а то и наоборот – вообще бы изолировались под герметичный колпак без вентиляции… Сколько чудесных вариантов предполагаемой реакции. Это так мило на самом деле, когда люди боятся маленькую инфекцию. Дело в том, что этот тонкий момент юмора только врачи-инфекционисты: коронавирус не самая опасная инфекция – это чистая правда. Есть такие виды инфекций, на которые даже смотреть страшно: переболеть живым подобным просто из-за последствий не захочется – можно инвалидом поле так и остаться. В связи с такими известными опасными болезнями ВОЗ ничего не говорил: а они иногда имеют массовое распространение и профилактические меры по всему земному шару бдят – от глистов некоторых, например, – почему вот именно несчастный миленький коронавирус так опасен? Судя по 3D фотографиям – очень даже миленький одноклеточный. Помучает, да отпустит. Если же от него умер, то разве такая мучительная смерть? Умереть можно и без вируса в этой жизни: ВОЗ могут всем сказать сидеть дома, чтобы меньше двигались люди, а то износ сердечной мышцы, реакции сосудов и кровообращения на изменение давления воздуха. Давайте вообще не будем жить: опасно и страшно.

Такие настроения витали в Госаппарате в обыденный рабочий день. Значительных законодательных изменений не по плану не было – всё шло по давно обозначенному плану федерального развала по благо единоличной власти над территориями.

В этот же день вечером одна из их сотрудниц, что был не столь выделяющейся из толпы сотрудников Кремля, в очередной раз получала дома побои от не столь успешного по сравнению с ней мужа. Женщина никому об этом не рассказывала, страшась потерять работу – узнай там кто, уволили бы вообще не спрашивая ничего. Муж тоже понимал, что жена кормилец: по лицу никогда не бил, но бросить эту привычку не мог – он считал, что один фиг, мода сейчас в Москве такая. Ему это казалось модным и всё – человек не рассказывал особо о том, потому что вообще это считал обыденной и популярной давеча тенденцией. Она же просто терпела это, постепенно теряя стабильность своего рассудка: её состояние напоминало афганский синдром, но она отчаянно сопротивлялась любой слабости, – она даже не пыталась уже защищаться от бешенного супруга. Ей было проще вытерпеть очередную его выходку, чем вообще реагировать – пусть тело болит, но ей нельзя поддаваться эмоциональным слабостям. Во многих своих снах она так мечтала убить его: он не давал ей развод, шантажируя, что расскажет коллегам – она была в прочно сделанном капкане-колесе. Эта история не имеет конца – можно лишь предположить, как они будут драться в старости, когда она уйдёт на пенсию: она такая же садистка, как и он – она понимала это, иногда всё же целуя его с искренней любовью. Бывают же пары…

Всё это составляло обыденность очередного дня, что сливалась новыми начинаниями в людях, как и каждый подобный день.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Какой интересный сегодня был день. Вся любит, когда им скучно: они такие естественные и милые все, когда скучают. Сегодня даже никто никого е убил – какой сегодня день хороший. А он чем занят?

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Демид смотрел по сети репортажи местных журналистов: обыскали квартиру Артёма, где было обнаружено разложившееся тело Ольги Жаневровой. Женщина была убита ножом, которым ей перерезали горло. И Даниэль, и Артём покинули город – полиция вела их поиски, проверяя все местные дома в деревнях пригорода.

– Ты здесь? – спросил Демид воплощение этой жизни.

– Правильное мнение, – обрадовался мир.

– Можешь мне показать, что с ними случится, когда они их найдут? – спросил Демид проявление этой жизни. А что? Логичная просьба, почему нет?

– Конечно, покажу. Вся тоже интересно их найти в себе, – ответил мир и исчез.

Через тридцать минут Демид увидел некое подобие образа в пространстве, где было видно происходящее, словно в портале или зеркале:

– Имей ввиду, это будет завтра, а не происходит сейчас, – пояснил мир.

– Хорошо, – ответил Демид, с любопытством созерцающий события сквозь само время.

Он увидел там, как Грета обнаружила происки полиции в домах её сожителей, моментально среагировав: она обоих хлопцев за стеллажами в погребе спрятала и досками заложила, наказав даже не дышать. Оба мужчин послушно сидели в укрытии, не дыша. Потом в погреб кто-то зашёл и начал швырять вещи: они от страха так порывались хоть пикнуть, но было страшно. Потом полицейский порывался доски убрать, но их так много было, что вот не смог человек себя переломить и эти тяжести тут ещё ворошить: нет там никого. Нужно Грете, что давно с ними согласовывает дело, тут прятать уголовников, конечно…

Полицейский вылез из пыльного погреба, остальные тоже всё обыскали:

– Спасибо, Грета Тимофеевна, мы дальше, – отчитались молодцы перед бабушкой.

– Может чайку налью или молочка? Весь день, поди, маетесь, – предложила Грета.

– Ой, спасибо, – сказал один, – я не откажусь от молока и, если можно, товарищам тоже налей. Из-за каких-то не владеющих собой гадов постоянно все переворачивать приходится…

Грета из бидончика, что стоял на кухне, всем разлила молоко в чашечки и всем троим полицаям принесла: мужчины с благодарностью и жадностью всё осушили – они правда пить хотели очень сильно.

Грета попрощалась с ними и закрыла дверь, не подавая пока разрешения уголовникам вылазить. Через час она спустилась в погреб, чтобы посмотреть, как там всё разворотили: она долго раскладывала всё по местам – со всех стеллажей всё поскидывали. Потом она сказала: