Линда Листопадова - Глаза закрыты

Она села прямо напротив меня. Я моментально забыл и про огурцы, и про Малера, и про свое жалкое состояние. Не смог найти ни одной точки, куда бы уцепиться, но ее не замечать. В любой другой момент, зайди в этот мерзкий автобус бомба с огромными оголенными буферами, я бы старался не пялиться, только чтобы та не подняла шуму. На нашем веку такие вещи опасны. Но здесь другой случай: я видел ее всего лишь второй раз (не считая тысячи часов, проведенных перед плакатом), но девушка – эпизод превратилась в весомый отрывок моей жизни, который я точно не смогу позабыть. Хоть метеорит упади через пару минут.

Мне вот кажется, что в те моменты, когда ты внезапно замечаешь новое прекрасное лицо, которое еще и смотрит на тебя (ох, твою мать), в голову автоматически резкими и грубыми картинами должны врезаться воспоминания о прошлом, которое разбило твое сердце. Твой мозг сам отпугивает тебя. Он тебя защищает.

А что было у меня? Пара знакомств. Кино, магазины. Смятая постель. Первый сексуальный опыт в четырнадцать. Усталость от вечных бабских обид и… Джесс-3000 – ой, стоп… Об этом вам пока рано рассказывать.

– Твою мать, Монсиньи! С кем ты там так громко треплешься? Почему я тут одна?

На секунду: отбой! Проснулась Абель. Нам с вами приходится выждать где-то минут десять.

Она встает с кровати голая. Лезет ко мне с объятиями и приставаниями, а я рисую в голове картины ее безумных сношений с Маркизом дю Санте. То, что должно стоять, падает, и я жалуюсь на волнение, слушаю ее жалобы по этому поводу и провожаю в душ. Теперь у нас есть еще лет сто. Эх… Какие сладкие сейчас будут воспоминания!

– Так вот, не отвлекайся, Жорж Монсиньи!

Я испугался и вздрогнул. Отчетливо же слышал эти слова, хотя сам молчал! Перевел взгляд на девушку. Она посмотрела на меня, и ее взгляд напрямую отражал повисший перед ней в воздухе вопрос: «Что это за идиот сейчас сидит передо мной?». Она как-то внезапно изменилась за эти две секунды. Погодите, сейчас вспомню, мне показалось. У нее из-под воротника пальто торчал ценник «200 единиц» вроде, а ещё она прямо передо мной в автобусе раздвинула ноги и указала пальцами прямо туда… Монсиньи, ты больной. Там в зале было накурено, а ты, дебил, надышался.

Я очнулся. Мне понадобилось прикусить себе язык, чтобы понять, что теперь это уже не сон. А еще я снова слышал, как орет ребенок и играет попса. Мисс Совершенство по-прежнему смотрела на меня, как на гребаного идиота, но лицо ее при этом уже искажено не было. Я ей глупо улыбнулся.

И тут она улыбается в ответ. Это самая прекрасная улыбка, которую мне доводилось видеть.

Ребенок не утихал: напротив, он начал орать ещё громче. Было уже тяжело это выносить. Она посмотрела в ту сторону (у нее безупречный профиль), снова развернулась ко мне и жестом изобразила тошноту – образно засунула два пальца в рот.

Я усмехнулся и кивнул головой. Офигеть, я не верю, что это происходит со мной! На всякий случай ущипнул себя за руку и чуть не сдох от боли, но она этого уже не увидела.

Разумеется, я не мог просто так отвести от неё взгляд. У нее на веках тени коричневого цвета, и когда она опускает глаза в пол, замечаю ее длинные ресницы. Все ее движения – плавные, однако в точности выверенные. Что-то в ней выдавало какой-то секрет, и мне так отчаянно хотелось его разгадать. Но действовать надо было быстро. Я засунул свою руку в карман. Мелочи вроде хватит на нас обоих. Даже, если нет, завтра пойду пешком!

Куда бы она ни выходила, куда бы ни занесло этот чертов автобус, – я должен выйти вместе с ней.

Сделал я все правильно: сначала посмотрел на ее руки: обручального кольца или намека на помолвку не увидел. Если она мне так улыбается, значит, я ей вроде приглянулся. Ну, еще бы – я ведь сегодня реально круто выгляжу, да и стало легче.

Она выходила на две остановки раньше, чем нужно было мне. Заметив, как она начала собираться, чтобы встать, я быстро поднялся сам и отдал деньги, громко произнеся, чтобы перебить ребенка: «За двоих». На ее лице я увидел смущение. Она тихонько улыбнулась. Затем я почти первым выскочил из автобуса. Нужно же было подать ей руку.

– У меня теперь завелся герой? – она произнесла это с такой теплой улыбкой, что я глаз не мог оторвать. Я искренне старался держаться умеренно равнодушно и сильно.

Меня не сломать.

Сейчас я представляю, как это выглядело со стороны: я стою – не в силах пошевелиться – как статуя, и она ловит меня в свои сети.

– Жо… Жорж Монсиньи! – я поднял одну руку вверх, а другой болтал в воздухе, изображая мантию, словно я супергерой. – Как тебя зовут?

Как же это было глупо, Господи.

– Эсмеральда, – ответила она. Ее голос так похож на детский. Она ещё и ниже меня, точно маленький ребенок. А я теперь буду ее защитником?

– Я тебя… однажды уже видел… Возле «ШексБира» на улице Аннуи. Плакат и… паровоз, – улыбкой я старался сбить отсутствие слов и неловкие паузы.

Я нервно выдержал одну из таких секундных пауз и сорвался:

– Ты такая красивая.

Она опустила глаза вниз и засмущалась. Это не она была на плакате? Ей стыдно за то фото?

Я смотрел на нее, и напряжение от пустословия стало покидать меня: когда она улыбнулась, на лице ее четкими линиями нарисовались чудесные складочки выпуклых щек. Она спрятала в шарф милую ямочку на подбородке. В зимнем воздухе стало чуть покалывать, расплывались в темноте силуэты деревьев возле парка. Это был мой ответный удар и, заодно, проверка. Можно действовать дальше:

– Ты не будешь против, если я провожу тебя?

– Хм, а вдруг ты маньяк? Рядом темный парк, почти без освещения. Почему же я должна тебе доверять? – она не переставала улыбаться.

Опасная ситуация.

– Ха-ха, ну, в таком случае, тебе просто не повезло. Я, знаешь ли, в самом деле, маньяк, который раскошелился – проезд-то подорожал!

– Стены крепости вокруг сердца пали. У меня нет слов.

На самом деле, у меня их тоже не было. Она была точь-в-точь та девушка – девушка моей мечты. Это она смотрела на меня с плаката у бара; она уже появлялась на моем пути – знамение: все будет хорошо. Неужели, в моей жизни наступит светлая полоса? Я что, забуду о своей неполноценности? Охренеть!

Мы пошли мимо парка в сторону домов. Я не решался пока ни брать ее за руку, ни, тем более, как- то ее отпугивать, обнимая или вообще дотрагиваясь.

Она шла рядом, и темп ее вскоре замедлился. Мы успели обмолвиться самым важным: она учится на третьем курсе худграфа, сидит на диете, обожает кошек и выставки картин. Всю эту информацию она выдавала до жути тихим голосом – тоненьким, нежным. А еще она спрашивала меня, кем же я таким планирую стать, где учусь или работаю.

Жорж, мать вашу, Монсиньи. Метр восемьдесят один. В будущем все же стану известным писателем: уже вот, начинаю. Режиссером только не стал, фотографировать умею. Официант в баре «ШексБир»…