Анастасия Астра - Заколдованные сказки

Мне тоже страшно.

Бабушка принялась ругать меня сразу, едва мы переступили порог. Мама бросилась искать чистую рубашку, растерянный отец – во двор, топить баню и приводить мысли в порядок. А бабушка тут же выскочила в сени, зацепив меня под мышку, и принялась разъярённо шептать. Я долго не мог разобрать слов в горячем и быстром потоке. Морщился от кислого дыхания, от её хватки, настолько сильной и цепкой, что ломкие ногти впились в моё плечо. Мучительно соображал: в чём провинился, какую беду навлёк на наш род?

Мне запомнился только конец бабушкиной речи – и то лишь потому, что я разозлился. Я чувствовал себя героем и спасителем. А бабушка сказала, что я зря забрал девочку из леса.

Мне было семь. Я не знал ещё, что её внезапная злость – форма жалости, а за тихим горячим шёпотом прячутся слёзы.

Теперь я вырос. Я различаю гнев и страх. Я знаю, что бабушка желала добра; что мама перешивала свои сохранённые на память в обход запретам девичьи рубахи; что отец со двора прямо в самую чащу увёл козлёнка. Детёныш жалобно блеял, когда его отрывали от матери. Совсем ещё маленький, не поживший и месяца, но упёртый. Отец заколол его на земляничной поляне и три ночи без сна сидел на крыльце: боялся, что духи придут за девочкой.

Но девочка осталась. Получила две рубахи, плетёные лапоточки, одну из материных лент и имя, совсем ей не подходящее. Оно звучало слишком наивно и просто, слишком обычно для дочери леса. Поэтому я зову её Ярой. Просто Ярой.

Когда я первый раз произнёс это, она постучала по моему лбу костяшками пальцев, а потом привыкла.

Я повторяю имя снова и снова. Громко, мысленно. Слова царапают горло, рвутся с приоткрытых губ, и приходится сжать челюсти, чтобы молчать.

Яра, прошу, вернись домой.

Мама принялась воспитывать лесную девочку. Вместе они готовили, убирали, а по вечерам пытались заплетать косы. Яра училась быстро. Всему, кроме перетягивания волос тугими жгутами алой ленты. Этим – и только этим – она злила маму. А ещё злила соседей, потому что быстро работала, ходила простоволосой, собирала больше ягод и грибов, чем кто-либо в деревне. Злила соседских детей, потому что не хотела с ними играть. Злила меня, потому что часто била глиняную посуду, первой находила заячьи следы и всегда меня защищала. Даже когда я выпил кувшин молока, своровав у собственной семьи.

Яра сказала, что разлила. Случайно. Ненароком. Наказывайте, раз заслужила.

В тот вечер я, обиженный, сидел на крыльце, строгал деревяшку и чувствовал себя разбойником – сильным, свободным, взрослым и никому не нужным. Ненужным, а значит находящимся не на своём месте. И решил уйти. Собрать котомку, уйти в лес, скитаться, потом поймать лешего или, может, чужака. Привести в деревню: вот, пожалуйста, это я его поймал, а вы сидели со своим молоком.

Я услышал босоногое шлёпанье по деревянному полу. Появилась Яра. Одёргивая рубаху, села рядом на крыльцо и молча протянула веточку земляники.

Белая ткань соскальзывает с последней ступеньки. Голые ступни касаются земли – ещё тёплой, шершавой, но теперь чужой. Она уже отпустила свою дочь, – намного раньше, чем её отпустили мы.

Я старательно прячу взгляд, но всё же выхватываю слепящий белый подол. Смотрю на него искоса, будто бы неохотно, чувствую, как в каждой частичке тела расцветает трескучее пламя, как оно собирается в круг и разгорается сотнями солнц. Смотрю на крошечные пальцы, выскальзывающие из-под подола на несколько мгновений. На бёдра, скрытые сарафаном, на слишком тонкую талию. На грудь, на открытые, в обход обычаев и традиций, ключицы и плечи.

Бабушка умирала медленно и тихо. Мы сидели у её кровати по очереди, забывая на время о домашних делах. После отца приходила мама, после матери – Яра, а потом я. Когда я зашёл в дом в последний вечер, сухая рука с обвисшей складками кожей покоилась на голове Яры, низко склонившейся над впалой грудью.

Знакомый горячий шёпот:

– Красивая выросла наша девочка, правда? Тощая только, не откормили.

Я подошёл ближе. В полумраке комнаты бабушкино лицо было совсем серым и неподвижным. Она лежала под полупрозрачной синей простынёй, под которой тёмным силуэтом вырисовывался её скелет – всё, что осталось от некогда сильного тучного тела.

Бабушка впервые назвала Яру по имени и попросила её принести воды. Я успел заметить, какими прозрачными и влажными стали зелёные глаза Яры, когда она уходила. Без её жёлтого сарафана в комнате стало совсем бесцветно и пусто.

– Она красивая, наша Яра. Красота погубит её. Красота всегда губит.

Бабушка умерла ночью, во сне, не выпуская из холодной мягкой ладони земляничные листья.

Первый цветок расцветает в каштановых волосах Яры. Розовый цветок сереборника от князька, скалящего зубы в противной улыбке. Он сватался к Яре прошлой весной, но получил отказ, который не принял. Он продолжил преследовать её, караулил в поле и у колодца. А потом его сбросила лошадь. Ускакала в деревню, оставив хозяина одного в лесу, неприветливом и чужом, до самой полуночи. Когда он вернулся, то объявил Яру колдуньей. Она только рассмеялась, выйдя на крыльцо с ушатом помоев.

– Сереборник колется, олух. А ты приколол его к самой щеке.

Когда объявили сбор на капище, я не думал, что это серьёзно. Пошёл туда с поля, в мокрой рубахе – думал, быстро вернусь домой. Когда сказали, что пробуждается Змей, я не поверил. Когда начали называть имена, прислушался. Когда назвали Яру – даже не по имени, просто указали на семью, – я понял, что всё пропало.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Атăл – чувашское название Волги.

Вутăш – дух воды в чувашской мифологии. На рассвете и в полдень они выходят на берег в облике черноволосых девушек и расчесывают пряди золотым гребнем.

Шыв амăшĕ – Мать воды, хозяйка одного из первоэлементов – воды в чувашской мифологии.

Турă – единый бог в чувашской мифологии. Волков, согласно поверьям, называли божьими собаками.

Ăрăмăç – в чувашской мифологии это человек, обладающий магическими силами, мудрец, знахарь, ворожей. Буквальный перевод – «добродетель».