Анастасия Астра - Заколдованные сказки

Раны неведомым образом затянулись, хотя Атнер полагал, что девица уже не жилец. Чудом только можно выжить, когда тебе волки плечо в клочья порвали, и то, если ăрăмăç [5] Ăрăмăç – в чувашской мифологии это человек, обладающий магическими силами, мудрец, знахарь, ворожей. Буквальный перевод – «добродетель». поможет, обратится к добрым силам. Однако вот оно – чудо случилось и без мудреца-ворожея. Девица, укутанная в запасную рубаху, безвольной куклой лежала на лавке. Бледная, как утопленница, но вроде бы живая.

Черные волосы соскользнули с лавки и расстелились по полу. Длинные, ни у одной девицы в деревне Атнер таких не видел, да еще и со странным зеленоватым отливом на свет. Нагая и простоволосая, она явно попала в беду на берегу, когда заплутавший мельник выбрел на звук, и беда эта, похоже, началась еще до нападения волка.

Хищника Атнер еле прогнал, отпугнул подожженной на манер факела корягой, а раненую девицу донес до мельницы. Думал, придется наутро попросить кого-то из соседей присмотреть за искусанной волками, а самому метнуться в соседнюю деревню позвать ăрăмăçа, но обошлось. Рассвело, и о рваных ранах Атнеру напоминали только багровые разводы на его рубахе. Кровь впиталась в гладь вышивки, запятнала солнышки-обереги, а на бледной коже спины и плеч у девицы не осталось ни следа.

Будто бы привиделось все это Атнеру. Чертовщина какая, Турă убереги!..

Спасенная слабо шевельнулась – впервые на глазах у Атнера, и у того от сердца отлегло. Живая, точно живая.

Девица проворно, текуче перевернулась: неожиданно для той, что еще несколько лучин назад была в клочья разорвана. Повернулась к Атнеру, распахнула раскосые глаза, глянула диковато. Рассеянно скользнула ладонью по груди, нащупывая крест, – и тут же отдернула руку.

– Все хорошо, не бойся ничего, – решился тихо успокоить то ли спасенную, то ли себя самого Атнер. Он присел на лавку, в ногах у девицы, посмотрел ей в глаза.

И потонул: глаза – два черных омута. Того и глядишь – душу затянут.

Девица подобралась, отодвинулась, вцепилась тонкими, давно не знавшими работы пальцами в лавку. Неужто не селянку Атнер умудрился спасти? По спине у мельника пот пробежал: ежели это чья-то дочь, то, может, не только «спасибо» не дождешься, но и получишь еще, что не по своей воле девицу обесчестил. А что уж там на самом деле было…

– Воды, – неожиданно вымолвила девица, и в коротком звуке ее голоса послышался странно знакомый звон.

Что-то тревожное всколыхнулось в груди, будто предчувствие какое. Атнер от неожиданности только и сумел ляпнуть:

– Чего?

– Воды принеси.

Шутка ли: в мелодичном перезвоне девичьего голоса – рык послышался!.. Атнер нервно дернул губами, но встал с лавки и поспешил зачерпнуть кружкой колодезной воды – не зря же только натаскал.

Девица вцепилась в чашу, как утопающий в рогатину, и принялась жадно пить. Черные локоны волнами колыхались от каждого движения, белые пальцы сжимали деревянную чашу. Допив, девица волком посмотрела и протянула посудину обратно.

– Может, съестного тебе чего? – Атнер поймал чашку растопыренной ладонью; девица мотнула головой и непреклонно повторила:

– Воды.

Спорить Атнер не стал, сходил и зачерпнул еще воды. Капли проложили дорожку по деревянному полу, и девица с жадным и отчего-то ревнивым взглядом проводила каждую из этих капель.

Вторая чаша сгинула так же быстро, как и первая. Отдавать ее девица не стала, поставила осторожно на лавку, неловко схватив за край кончиками пальцев. Глаз от Атнера она не отводила, смотрела так, словно то ли боялась его до смерти, то ли и сама напасть собиралась в любую щепочку.

– Как зовут хоть тебя? Откуда ты сюда попала – и сразу в такую передрягу? – попытался завязать разговор Атнер: не узнав о ней ничего, он и помочь не сможет. На ответ он не надеялся почти: не оставляло его ощущение, что он не с девушкой разговаривает, а с загнанным в угол зверьком, который слов человеческих не понимает, а спасителя своего за врага чтит.

– Выполнишь просьбу одну, – губы у девицы изогнулись, лицо озарила вдруг ясная улыбка; голос мягкий, певучий, словно щебет ручейка весной, – скажу.

Девица голову вправо склонила, посмотрела на Атнера невинно-хитро черными глазами, в душу прямо заглянула – Атнер вмиг все слова позабыл. Кивнул только, чувствуя себя будто во сне или под толщею воды. А спасенная девица только коротко и легко рассмеялась и аккуратно, касаясь лишь шнурка, выудила крест из-под рубахи. Так и замерла с шнурком льняным, запутанным на растопыренных пальцах.

– Я тебе имя свое скажу, а ты крест с меня снимешь, – прожурчал ее голос, Атнер толком и не мог сказать, вслух ли девица это сказала, или же в мысли его прорвалась. – Согласен?

Завороженный, он вперед подался, губы облизнул. Чувствовал Атнер: скажет она ему сейчас хоть на поиски Мирового дерева идти, хоть за край света – не раздумывая согласится. Неживая у девицы была красота, слишком яркая – но глаз не оторвать.

А взгляд, напротив, полный жизни.

– Согласен.

– Силемпи.

Имя – как капля со скалы сорвавшая и со звоном в реку упавшая – слетело с ее губ и мигом наваждение разорвало. Атнер словно ото сна очнулся, выдохнул вдруг, посмотрел на Силемпи, на рассвете им спасенную, и испариной покрылся.

Не девушка она. Не в беду попавшая селянка.

Вутăш на его лавке сидела, чарами его манила. Неужто за спасение в пучину надеялась утащить? Атнер мотнул головой: негоже мельнику с духами воды ссориться, как же иначе с мельницей совладать! Если не поможет, не освободит от креста, то сестрицы ее и братья могут и навлечь на мельницу несчастья, а поможет – глядишь, не обидит, а по добру уйдет в родную реку.

Заминку вутăш не оценила, свободной рукой в запястье вцепилась, с отчаянием прошептала:

– Сними его. Я имя сказала, сними его, прошу!

В темных глазах клубился страх. Пальцы на запястье – едва теплые – крепко сжимались. Отчаянно даже как-то. Атнер нахмурил брови: перепугана вутăш, не на шутку боится, что не отпустит. Неужто поэтому на рассвете на берегу и задержалась – другой человек не дал свободу?

– Сними! – в голосе снова рык послышался, да быстро на всхлипы сошел: – Отпусти меня, коль спасать решил!

Атнер глянул на вутăш с жалостью. С юных лет старался он чтить и не злить духов родной речки, нельзя мельнику с ними в ссоре быть. Он осторожно, чтобы не испугать и без того издерганную вутăш, протянул свободную руку к узелку на шнурке, неловко – одной-то рукой! – попытался развязать.

Хватка на запястье мигом исчезла, вутăш откинулась так, чтобы человеку удобнее было распутывать перекрутившийся узелок, отвернулась. Грудь у нее нетерпеливо вздымалась, ждала вутăш свою свободу.