Людмила Ударцева - Не хочу быть героем. Между небом и землей

– Он пряник просит, а флакончик, чтоб назад забрали.

Есения вернулась к корзинкам, взяла флакончик и, крайне растревоженная, подошла ко мне.

– Точно нечего ему дать?

– Да я уже сам на сто раз карманы проверил, – признался я, принимая пузырёк из её рук. Есения наклонилась над придорожным кустом, сорвала красный цветок, положила вместо пузырька и попросила,

– Прости, Игоша. Можно я тебе пряник вечером принесу?

Игоша исчез и ни мне, ни ей не ответил.

Я принял протянутую мне руку.

«Опять боится меня одного оставить, прямо как на Ладушкиной Поляне», – вспоминал я, пока мы шли к открытым дверям храма.

Иконостаса или даже отдельной иконы при входе не было. Люди входили, отвешивая поклон. Я мог предположить, что религия, исповедуемая в храме, не перекликалась ни с мусульманством, ни с христианством или буддизмом и мне не знакома. Тогда я повторил за Есенией низкий поклон и вошел. Может и не надо было, Такрин, следом за мной, как к себе домой заходил. Но он вроде как преступник, что с него взять.

Стрихши встретили нас у входа, вместо того, чтобы угрожать оружием с требованием подчинения, гиганты с почтением поклонились «арестанту» Такрину и жестами пригласили следовать за ними. Он, как обычно, был не возмутим, кивнул мне, отвечая на почитание, не больше, чем на грубые тычки мужичков на площади Царь-Града. В недоумении я мысленно завис и не заметил, как потерял его в толпе людей.

Глава 2

Внутри, храм имел одно большое помещение с тремя высокими дверями на противоположенной от входа стене: в молельню, зал суда и книгохранилище. По словам вводившей меня в курс дела Есении, тут были и закрытые для прихожан помещения, наверняка туда и увели Такрина, хотя других дверей я не видел.

Композиция общего зала, заменявшего прихожую с тремя тематическими отделами, или секциями соответствующими каждая своему назначению, была потрясающей по сложности, что было возможно осуществить, если только вырубать потолки внутри скалы. Самый высокий участок свода уходил куполом в центре зала, его украшали скульптуры, запечатлевшие человекоподобных существ. Кроме их нечеловеческой красоты, они отличались от людей наличием хвостов, похожих на львиные, головы некоторых из этих каменных красавиц и красавцев украшали рожки. Тело одной из них было покрыто перьями, иные очертания фигур заканчивались складками ткани, в изгибах которой открывалось сходство данных персонажей каменного эпоса с безногим карликом на поляне.

Вторая секция, уступала первой только высотой потолков, здесь главенствовали буквы и рунические знаки. Я, и без объяснений, узнал бы в ней дверь в библиотеку.

Пропорции третьего отличались не только высотой, но и шириной. Скошенная стена образовывала низкий свод, напоминая о приземлённости людей, совершивших злодеяние. Эта широкая секция, как огромной трещиной в потолке, отделялась от центральной части изображением каменной молнии. Над входом в зал суда поверхность стены запечатлела пять слов: «Устьмижи недорастлима дже догворил ресницо».

– Почему я понимаю, что говорят, а читать не могу?

– О чём Вы? Как это не можете?

В этот момент она вздрогнула от резкого звука, шаг ко мне и я спрятал её в кольце рук. Дверь под низким сводом распахнулась. Навстречу нам бежали двое, первый мужчина, распахнувший дверь, успел поравняться с нами, в тот миг, когда сзади, сотней удавок, его обхватило нечто, похожее на тонкие пальцы-щупальцы из чёрного, блестящего волокна. На лице мужчины гримаса ужаса сменилась безумством. Вращая глазами в крайнем отчаянии, он закричал, что было сил. В то время как его подельник, обвитый с головы до ног, мог только извиваться в сочащихся слизью кольцах.

Я стоял, задыхаясь от накатившего смрада, в сомнении, а не пора ли бежать отсюда пока не поздно. Как-то сразу стало трудно удерживать себя на месте, когда узнал, что ты следующий по очереди туда, где вместо стены – вход в чистилище, населённое зловонными монстрами, с множеством рук-отростков, шарящих по периметру в поисках грешников и оставляющих гадкую, чёрную слизь в местах соприкосновения с белой стеной.

Первый мужчина вновь закричал, надрывно так, словно резанул по обострённому состраданию. Я подался вперёд, освобождаясь от обхвативших меня рук Есении. Она взмолилась, останавливая меня. В слепую, обречённый преступник судорожно цеплялся руками за угол стены. Его усилия были тщетными. Конвульсивно сжимающиеся, клубком чёрных змей пальцы, с длинными, гибкими фалангами, под тлетворным действие которых человеческая кожа сыпалась трухой, закрыли нижнюю часть его лица. Ещё до того как я успел схватить протянутую руку, их затащили назад. Дверь захлопнулась, отрезав от ненужных свидетелей стоны и крики, а стена у входа как губка впитала чёрную слизь и кровавые следы и ногти бедняги. И не осталось ничего напоминающего о расправе, только страх и трясущиеся поджилки очевидцев.

Я онемел, люди зароптали в смятении, «смертный грех» и «навеки». Вопросительно глянул на Есению, она выглядела испуганной, покачала головой, мол, понятия не имею, что это такое. Успел же привыкнуть, что она знает больше других дивьих людей. Временами из-за её осведомлённости забывал, какая она молоденькая, совсем девочка, и то, что мы увидели – было ей не ведомо.

Перед залом суда остались только мы вдвоём. Время шло, а дверь не открывалась. Я решил, напоследок, выяснить, как же ей удалось затащить меня в этот опасный мир.

– Так что там филин? – прошептал я. – Когда он тебе рассказал, как в Явь попасть?

– Не филин. – Она больше не обижалась, не замечая подтекста, приняла мою мнимую невнимательность на веру и также шепотом напомнила: – Он больше не прилетал. Следующей ночью я проснулась от кошмара. В этом сновидении Вы мчались навстречу смерти и умирали, захлёбываясь в собственной крови под грудой обломков. Весь день я проплакала, так как прощалась с другом, которого не узнаю никогда, а потом пошла к началу Пути. Перешла и попала на дорогу, где нарисовала символы, не знаю откуда они пришли, я точно знала, что делаю и почему. Суденицу я не видела, но знала, что она там и какие руны тень смерти от Вас отгонят.

– Знала?

– Да, я точно знала что делать, откуда не могу сказать, ответы были в голове. Настойчивые мысли, в которых я не смела усомниться, руководили моими действиями. Дальше проще, как только Вы пообещали прийти на Поляну, я побежала домой. Родители не хотели отпускать меня на Ладушкину Поляну в этом году, поэтому папа ругал весь день, но силком удерживать не стал. – Я заслушался её голосом, она действительно умела рассказывать. Вещие сны, навязанные мысли, пересказанные шепотом перед дверью в преисподнюю… Что может быть страшнее? Только её: «Ой! Кажется, нам пора».