Татьяна Иванько - Байкал

– Ты что? – я опешил. – Ты меня не любишь?

– А должна? – она села уже нормально, спустила ноги с края кровати, белые ажурно связанные чулочки на ней… Вытерла слёзы, но больше размазала по щекам.

– Конечно, – ответил я, удивляясь, что она спрашивает такое.

– С чего это? Потому что ты царевич? – она даже покраснела от злости. Вот когда рассердилась моя Аяя.

– Нет. Потому, что я люблю тебя, – сказал я то, в чём я был уверен, как ни в чём другом, – больше… да больше всего. Даже больше жизни. Разве ты не знаешь? – удивился я, мне казалось, что ничего более ясного нет на свете, и как Аяя может этого не знать, когда я ей всё время это говорю.

Она высморкалась в рушник, и, отняв его от лица, посмотрела на меня. Долго смотрела, будто взвешивая про себя, верить или нет, или скорее, смотрела в меня.

– Правду говоришь?

– Конечно. Разве не чувствуешь?

Я подсел ближе, протянул руку, приглаживая ей волосы, разлохмаченные и слезами, и валянием в постели. Она повернула немного лицо к моей ладони, и я коснулся её лица.

– Ты любишь меня как… сестру?

– Сестру? – я даже растерялся, как она могла подумать так? – Нет, конечно. Сестёр у меня, вона, цельный этаж.

– Поцелуй меня, мне так грустно сегодня.

Я почувствовал, как мне стало жарко. И почти больно…

Я придвинулся к ней, протянул руку и коснулся кончиками пальцев её шеи, сдвинул ворот немного, потянулись золотые застёжки, слабо щёлкнув, расстегнулись. Я ещё не видел её полностью обнажённой. Мы жили одной жизнью на двоих, пора приоткрыть все завесы. И вот я потянул платье с её плеча и, поддаваясь силе, поднимающей меня над землёй, я подался вперёд… Какая ты красивая, Аяя…

– Какая ты красивая… – я захватил губами её рот, а он сегодня оказался сладким и горячим, и немного солёным от слёз.

Конечно, и сегодня я не довёл дело до конца и не только и не столько потому, что в такие дни не положено входить к женщинам, но потому что теперь во мне возникло решение, которое снова отодвигало воплощение моего огромного желания.

Наутро я пришёл к отцу с серьёзным разговором. Я пришёл сказать, что нашёл жену, и иной я не желаю, пусть принимают моё решение, потому что оно неизменно.

Отец, сидевший над свитками, что принёс ему казначей, стоявший за его спиной, посмотрел на меня:

– Жениться? Всерьёз?

– Да. Ничего серьёзнее ещё я не говорил, – сказал я, хмурясь и выдвигая челюсть для пущей убедительности.

Отец вздохнул, подняв брови.

– Вот что, царевич, нынче мне недосуг, переговорим позднее. Если не передумаешь. Всерьёз.

Я и сам понимал, что застал его не в лучший момент, подсчитывать расходы казны и доходы, а тут является царевич с нешуточным объявлением.

Поэтому я повторил своё заявление уже вечером за трапезой, где сидели уже кроме нашей семьи, Аяи, ещё вельможи – ближние советники моего отца: Щука Брадобрей с сыном, что покупали и продавали всю рыбу по эту сторону Моря, Чёрный Лис с женой у которой усы были гуще, чем у него самого, но она была богата и из царской семьи, что позволяло Лису быть приближённым, а иногда и влиять на решения царя, Панур – тоже князь и царский воевода, он жену за стол приводил редко, она то ли правда всё время бывала больна, то ли постоянно беременна, Викол – наш главный книжник, учёный и мой, теперь и Аяин учитель, и ещё Сил Ветровей – первейший среди всех. Ветровей приходил всегда с женой, красавицей Алеяной и старшей дочерью Арланой, моей ровесницей. И я знал всегда, что ни одно решение мой отец не мог принять, если оно не было одобрено этими людьми, потому что им принадлежали и земли, и торговые пути, и золото. Только Викол относился к советникам потому, что был самым образованным человеком в царстве и старался научить меня и моих безмозглых братьев хоть чему-нибудь. Две мои сестры были ещё малы для учения, а две были совсем младенцами.

И вот все эти люди, замолчав и прекратив жевать и постукивать кинжалами по блюдам из злата, повернули головы ко мне.

Царь, мой отец, услышав мои слова, посмотрел на мою мать, сидящую по правую руку. Она, как я ни обожал её, лишь кивнула, высокомерно усмехнувшись.

– Отец, могу я жениться на девушке, которая мне по сердцу? – начав горячиться, спросил я, чувствуя, не то, что меня не принимают всерьёз, будто я щенок, играющий с хвостом отца.

– Конечно, можешь, – невозмутимо ответил мой отец. – Ты всё можешь, царевич. Но… кто она? Твоя наложница. Она может быть царицей? Может наложница стать царицей?

Все молчали, я знаю, что наложница может стать царицей, я изучил все имеющиеся летописи на эту тему и помог мне верный Викол, главный царский летописец и прорицатель, историк, он и нас учил истории. Царица, моя мать, была дочерью южного царя, потому что вообще было принято, конечно, брать в жёны царевен наших соседей или из дальних стран, таких привозили иногда наши предки, поэтому красота здешнего населения была довольно разнообразна от белокурых и белоглазых, вроде меня и моей матери, до раскосых и черноволосых.

Царица подняла голову, как всегда, заносясь над всеми, и сказала:

– Царицей может стать кто угодно, хоть коза из хлева смерда с восточных степей. И мукомолка, конечно, может. Но такую царицу может выбрать себе только царь. А пока ты царевич, будешь делать так, как надобно царю и царству.

Её тон был холоден, как всегда. И она, я видел, разозлилась, даже побледнела. Почему? Что так разъярило мою мать? И ещё от меня не ускользнуло, что поджал губы Сил Ветровей. У него дочь на выданье, он рассчитывает сосватать её мне? Она красавица, конечно, ничего не скажу: высокая, дородная, с толстой пшеничной косой, грудями, похожими на сочные дыни с восточных берегов, но мне его Арлана не сдалась ни на что. И что, моя мать с Силом заодно в этом деле?

– Отлично, значит, принуждаете меня сесть на престол, не дожидаясь, когда Боги Небытия приберут отца в своё время? – вспыхнул я.

– Не смей! Не забывайся, щенок! – вот именно щенком и назвали…

Мать впервые так рассердилась на меня. И вообще в первый раз меня кто-то обругал. Это тем более позорно, что слышали все присутствующие. Мои противные братья, похожие на рыжих крысят, тут же заулыбались, довольные этой выволочкой.

Но мать окоротила их, прикрикнув:

– Чего расшиперились? Не сметь зубоскалить! Трапезничать собрались, так ешьте, иначе голодными спать отправлю!

Я взглянул на Аяю, но она уже поняла меня и без этого взгляда, и без слов, и тоже вслед за мной вышла из-за стола. Я взял её за руку, и мы направились к двери.

– Ну и выметайся! Наказан будешь! Неделю к царской трапезной зале не подходи со своей девкой! – закричала мать мне вслед.

Я взял Аяю за руку и, не оборачиваясь больше, мы вышли из залы. Я шипел и ругался по дороге, обзывая своих близких всеми самыми последними ругательствами, особенно моих братьев, которые так обрадовались этой грозовой туче, обрушившейся на мою голову. Моя бы воля, я бы передушил их всех, тошнотворные тупые поросята. Аяя сражала мою ладонь, которой я держал её руку. Я обернулся на неё: