Евгений Новиков - Горькие травы Чернобыля

– Григорьевич, да погоди ты! – воскликнул Климчук. – Дай послушать, чего там генерал рассказывает.

Несмотря на то, что Антошкин говорил вполголоса, в пустой абсолютной тишине улицы речь была слышна чётко.

– В общем обстановка тяжелая, – говорил генерал, – один экипаж потерян – зацепили лопастями вентиляционную трубу блока и рухнули вниз. Хоть не прямо в реактор, а то пришлось бы бежать отсюда, куда глаза глядят. На высоте сто метров над блоком светило за тысячу рентген, а когда мешки сбрасываешь – вообще страшно что. А ведь каждому экипажу приходилось делать не один заход. Люди быстро выходили из строя. Но, должен сказать, что новых жертв нет. Догадались кабины изнутри свинцом обкладывать. Теперь все мои ребята в Москве, в шестой клинике, там сделают всё, что возможно и невозможно.

Антошкин замолчал, опустил голову, его лицо опять стало бледным, осунувшимся.

– Я вам прямо скажу…Конечно, этого не дадут написать. Хотя, давайте посмотрим, какая у нас перестройка и гласность. В общем, бардак у них здесь. Бардак и безответственность. Правительственная комиссия Щербины только командовать умеет. Ой, да и командовать они тоже не умеют. В первый день на всей станции, во всём городе не было ни одного дозиметра, ни одного радиометра. Носом радиацию мерили. Пожарников всех, до одного, погубили. Бросили их на четвёртый блок пожар тушить. Ума-то нет, что никакой водой ядерный огонь не погасишь… И вот они лили воду прямо в реактор! А пар радиоактивный поднимался в высоту, и разносило его по всей Европе нахрен!

Генерал распалился, лицо вновь стало красным.

– А население? Два дня людей в известность не ставили! О таблетках йодных никто и не подумал. Переоблучили щитовидки всем. Детям, в том числе… Эвакуировали мы гражданского населения около 140 тысяч. Что с ними будет, это же… Даже никто не мерил, сколько они грязи собрали. А повезли их куда? Кого-то в Киев, а там тоже фон. Тысяча сто автобусов пришло из Припяти. Раскатывали по столичным улицам, грязь разносили.

Отец молча слушал. Антошкин перевел дух и продолжил:

– А на площадке что творится? Погнали людей собирать куски топлива. Вокруг станции повреждённые ТВЭЛы разбросало, так их поднимали с земли руками в перчатках и бросали в вёдра. Ядерное топливо собирать руками, вы понимаете? Загубили заживо! Купили за валюту в Японии роботов, чтобы собирать уран и графит. Так они не выдерживали таких доз радиации, электроника сгорала. Ну вот, значит, бросили солдат на крышу реактора, топливо собирать… Они ж не роботы, им же можно. Какое потомство у них будет?

Голос генерала дрожал.

– Но, в общем, сейчас Щербину сменил Силаев. Дело на лад пошло. Площадку бетоном залили, почистили. Реактору пасть бором закидали. Скоро начнут захоранивать, саркофаг такой строить. Хотите посмотреть? Бэтээр у нас внутри чистый, свинцом оббит…

Мы не расслышали, что сказал отец. Генерал оживился:

– Но только лично вы, а своих отправляйте на выезд, на КПП «Дитятки». Там все условия – отмоют и машину, и людей. Одежду новую выдадут. Эту придется выбросить.

– Э-э, народ! – заорал вдруг Шебаршин. – Телевидение возьмите!

Он схватил камеру и бросился к бэтээру. За ним выскочил Лельченко. За ним я.

– Товарищ Антошкин, – крикнул Лельченко, мне в контору надо!

– А мне реактор сфотографировать надо! – выпалил я.

Николай Тимофеевич топнул ногой:

– Это реактор тебя сфотографирует, а не ты его!

– Счет два-два, объявил Климчук.

Все рассмеялись, включая генерала. Антошкин почесал переносицу.

– И потом у меня бэтээр, а не плацкартный вагон и не детский сад.

– Два три в пользу вооруженных сил, – противным голосом сказал Володя и скорчил мне рожу.

– Беру только двоих, – резюмировал Антошкин, оборачиваясь к отцу, – вас и телевизионщика. Прошу занять места. Потом найду вам транспорт до Дитяток

Отец и Шебаршин полезли на бэтээр.

– Всем всё ясно и понятно? – крикнул отец. – Встречаемся на КПП. Контрольное время пятнадцать ноль-ноль.

– Минутку, – Антошкин о чём-то раздумывал, – товарищ старший лейтенант, у вас рация в машине есть?

– Есть, товарищ генерал-майор! Четвертый канал, позывной «Волга».

– Понял. Мой позывной «Каштан». Если будут коррективы, выходите на связь.

Люк за генералом захлопнулся, и бэтээр резко сорвался с места.

Я мрачно пил ледяную воду из термоса.

– Всё-таки интересно, кто там в кого шмалил из автомата? – Я взглянул на Володю.

– Так это не проблема узнать, – пакостным голосом заговорил Климчук, – беги вслед за генералом. Как раз у реактора догонишь, спросишь. Заодно и сфотографируетесь. С реактором. Ты его, а он тебя! Только потом не удивляйся, если твой мелкий дружок не будет…

Всё-таки я всегда гордился скоростью своей реакции. Издевательскую речь Климчук закончить не успел. Всё содержимое термоса – вода со льдом – мгновенно вылилось Володе на спину.

Климчук хлопал себя по спине и орал весьма интересные и забористые ругательства:

– Ах, ты ж ёкарный бабай! Ох, ты ж японский карась! Мля ж ты ж мелкая, ёрш тебе в глотку!

Я сиял и светился от счастья, как вышеупомянутый чернобыльский реактор.

– Ребятки, я никак не пойму, кому из вас двоих пятнадцать лет? Обоим? – удивленно сказал Лельченко с заднего сиденья.

– Это мне пятнадцать, – сообщил я, – а ему пять!

– Так, прекращайте это кино, есть у меня одна шикарная идея, – заговорщически зашептал Лельченко…

– Сейчас, Григорьевич, один момент, – злой и мокрый Климчук перебил Лельченко, – дайте мне только ваш термос, очень пить хочется.

Я успел выскочить из машины. Володя разочарованно и шумно вздохнул…

Глава пятая

Я направился в сторону ближайшего дома.

– Куда попёр?– заорал Климчук, выскакивая из машины.

– До ветра, куда, куда, – пробормотал я.

– На асфальт бы мог, какая цаца, – проворчал Климчук, – чего подъезды поганить?

Я не ответил. Володя как-то по-гусиному пошипел и вновь спрятался в салон.

Кроме путешествия «до ветра» у меня была еще одна, можно сказать, стратегическая цель.

Желание её достичь усиливалось с каждым часом. И присутствие свидетелей не входило в мои планы.

Не знаю, о чём вы подумали, но у меня в кармане лежала заветная железная коробка Володи с сигаретами и бензиновой зажигалкой. Ну, что делать, если не дают по-хорошему? Ловкость рук, так сказать. Одна рука, значит, воду за шиворот выливает, другая – сигареты тырит. На что, иначе, умному человеку две руки?!

Я поднялся на крыльцо. Дверь была плотно закрыта. Вам знакомо чувство на уроке, когда учитель долго шарит взглядом по журналу, выбирая жертву, которая должна отправиться к доске? Вот я всегда знал, секунд за несколько до того, как назовут мою фамилию. Интуицией такая штука называется.