Алексей Стравинский - Широко открытое небо

Никого нет.

Тонкий, тихий скрип. Входная дверь медленно поползла с места. В квартиру проникла чья-то тень. Она продолжает двигаться.

Громкий удар. Окно сорвалось вниз. У Стива едва сердце не остановилось. Снова взгляд на дверь, за порог, в коридор. Тень движется.

Стив бросается на дверь, запирает её. Хватает с матраса деньги и телефон. Открыл окно, выскочил на пожарную лестницу. Закрыл окно. Безумно быстрый бег по поржавевшему металлу. Падает, встаёт. Мусор переулка всё ближе.

Перескочив последнюю ступеньку, парень накидывает на голову капюшон. Бросает взгляд на выделяющееся от прочих своей чернотой окно одиннадцатого этажа. Штора отодвинута. Кто – то стоит у него и смотрит на Стива.

Отвернулся. Сжался. Ускорил шаг.

Бродяга гладит собаку, улыбается. Красноречивое выражение неизвестного Стиву знания.

Вновь взгляд на грязное стекло – там никого.

Руки холодеют, на коже лица собирается пот. Под одежду проскальзывает холодный сквозняк.

Страх… страх вернулся. Он всегда возвращается. Железобетонная стена вновь вырывается из-под земли.

– Чего это я? – пробормотал он, сбив с лица ладонью холодный пот. Таких страшных, живых галлюцинаций у него не было.

Покинув постепенно наполняющийся солнечным светом переулок, Стив снова лишился чувства совести. В ближайшее время о девушке он не вспомнит. Сюда сегодня он не вернётся.

Кто – то молится. Гость долго вслушивался во всеобщий гам. Он точно нашёл долгожданную радиостанцию среди океана помех, гудков и тресков.

Три фонаря растянулись на тротуаре, длиной в футбольное поле. Между ними плотная тьма. Между ними скамейки. На одной из них – на той, что во тьме – сидит Гость.

Скинув с головы капюшон, он пробежался по фасаду дома напротив. Серое в свете дня семнадцатиэтажное здание в ночное время кажется абсолютно черным и пугающим. Никто не должен жить в таком доме, но многим людям приходится жить в местах и похуже. Семнадцатиэтажный муравейник больше походит на заброшенный много лет назад дом. Брошенный и пустой изнутри мир.

В редких окнах свет. Молитва слышится из тьмы.

Гость встал. Не до конца поверил своим ушам – пока что – зашагал к дому. Он уже знает, из какого именно окна женщина взывает о помощи.

Гость остановился в полуметре от фасада. Мир накренился. Битый асфальт за спиной. Под ногами трескается плитка фасада. Она тут же осыпается в тех местах, куда ступал Гость.

Следы на снегу.…

Подойдя к нужному окну, он присел. Заглянув в него, как в открытый люк. Увидел детскую комнату, в которой единственный источником света был едва светящийся ночник тёмно-синего цвета. Он будто угасал и вот – вот погаснет безвозвратно. Последний рубеж сдерживающий тьму. Как хорошо, что в него можно всего-навсего поставить новые батарейки.

Женщина затихла. Встав с колен, она поправила укутывающее ребёнка покрывало и вышла в тёмный коридор. Тёмный, непроглядный и пугающий точно такой же, как и сам дом.

Гость закрыл глаза, открыл глаза. Теперь он сидит на полу детской комнате. Тихо стал на ноги. Слушает:

Тонкое, ровное дыхание. У ребёнка бьётся сердце. Он не только слышит это, но и чувствует. От неё во все стороны расходятся волны тепла, ритмично и ровно. Гость подходит к кроватке. В ней совсем маленькая девочка. Ей около года отроду.

Что – то не так. Такого с ним никогда прежде не было. Волнение – новая эмоция. Она выдёргивает его из привычного внутреннего мира.

Почему? Как с ним вообще может происходить что – то подобное? Почему это происходит сейчас?

За стеной тихо плачет мать дитя. Здесь всё куда хуже, чем показалось с первого взгляда. От волны до волны проходит больше времени. Теперь меньше. Гость аккуратно стянул с девочки покрывало. Он видит внутри её груди яркий, пульсирующий огонёк. Он переливается. От жёлтого к красному цвету, от красного к пурпурному цвету. Переливы практически всех цветов радуги. Девочка поворачивается на бок. Среди прекрасных огней показалось тёмное пятно. Такое же тёмное, как и фасад дома, как свет в его окнах и как тьма коридора. Пока оно совсем небольшое. Пока. Придёт время, и светиться сердце будет не ярче ночника в комнате. Позже оно угаснет навсегда. Как скоро?

Гость знает, что девочка не доживёт и до десяти лет. Она умрёт в больнице, пока её мама будет тихо молиться, и плакать за стеной палаты. Её давно покинувших их отец в это время будет пить тёплую водку в дешёвом и грязном, вонючем, задымлённом сигаретами полу мрачном баре с такими же падшими людьми, как и он сам. Разумеется, он далёк от осознание нехитрой истины.

Даже в столь гнусном создании на короткий миг, абсолютно ни с того, ни с сего, вдруг появиться чувство отцовского волнения и тревоги. Он вспомнит о своём ребёнке, о жене, которую он неоднократно избивал под героином, дурью, паршивым алкоголем или просто так – плохое настроение. Возвышай себя унижая других – как инструкция к личностному росту мерзавца. Уже много лет он возвышается за счёт других. Этим он занимался и сегодня, но, вдруг, давно обугленное сердце почему – то зашевелилось, совсем чуть – чуть. Луч света, луч надежды. Звезда, ведущая к спасению… но самодур поскорее закуривает, вливает в себя две подряд полные рюмки тёплой водки, ставит грязный стакан на грязную стойку и известным всем завсегдатаям бара жестом просит повторить.

Дверь бара закрывается с оглушительным грохотом. Тьма сгущается.

Любящая, почти святая мать горько плачет. Руки девочки расслабляются. Плюшевый мишка падает на кафельный пол больницы.

За окном рассвет. Гость покидает комнату. Ему очень хочется изменить ход событий, но он перед ними бессилен. Ему не спасти девочку.

Наверное одно из лучших ощущений в жизни – чувствовать себя человеком… живым, счастливым, не обречённым, независимым . Стив порой мечтает о такой жизни, но каждый раз он входит не в ту дверь.

Три стука. В ответ тишина. Стучит ещё. Внутри послышалась возня.

– Кого черт принёс?

– А ты погляди в глазок, – брякнув Стив.

Щелчок замка. Дверь приоткрылась. Лица не видно.

– Стив, ты? – дверь открылась шире.

Стивен молчит.

– Конечно ты. Только от тебя может так разить.

– Заткнулся бы ты, – не дождавшись приглашения, парень вошёл в квартиру, протиснувшись между дверным откосом и полноватым, низким Джоном.

– Башмаки снимать не учили, свинота? – брякнул хозяин жилья, прикрывая дверь.

Поросячьи глазки Джона полны пренебрежения. Он знает, зачем пожаловал Стивен. Он всегда приходит лишь с одной целью. Никаких вопросов. Немного ожидания.

Закурил и ждёт, опершись плечом в стену, когда – то оклеенную белыми обоями. Те уже давно стали жёлтыми от курева и прикосновений грязными рукми. Та же участь настигла и зубы Джона.