Алексей Мавлютов - Тьма

Переполненный обидой и злостью, Игорь резко ответил на звонок, но, услышав голос в трубке, застыл, словно парализованный. Ольга, словно почувствовав беду, резко обернулась, глядя на Игоря с настороженностью на лице. А он медленно, очень медленно положил трубку на аппарат, и посмотрел на жену. От этого взгляда в комнате словно стало темней.

– Что случилось? – испуганно спросила Ольга.

Мошкарев не ответил. Он пустыми глазами смотрел на жену, стараясь осознать смысл сказанного по телефону. И вдруг, необычайно яркой вспышкой, затмившей реальность, перед глазами Игоря возникло видение…

– Ну, что, Аверьян? Надумал? Отдашь мне в прислужники своего меньшого? – высокий Илья стоял почти в том же месте, где первый раз увидел его рыбак.

Легкий ветер развевал длинные волосы монаха-схимника, и они вороными крылами взлетали опричь его головы. Черная ряса свободно трепетал, подобно волосам, стянутая лишь узким кожаным ремешком в талии. Сам ремень был испещрен странными узорами. Если не задерживать на них взгляд, узоры казались ликами святых. Ан, нет! Присмотришься получше – и тарабарщина какая-то получается.

– А пошто он тебе? – ответил Аверьян на настойчивую просьбу, распрямляя затекшую спину. – Степка, ведь, и ковша до рта донести не может, нос себе не разбив!

Рыбак задумчиво посмотрел на челнок для починки сетей, что держал в руке, а затем перевел взгляд на плоды своего труда. Аверьян уже давно обучал старших сыновей рыбацкому ремеслу, и многое им позволял, однако до починки сетей не допускал никого. Это была его святая святых! А, ну ка сыновья что-нибудь пропустят, и вожак косяка ударит в прореху в снасти, увлекая за собой остальных рыб?!. Вот уж тогда и улов пропадет, и снасти только выкинуть останется.

– Вот и я про то же, Аверьян! – улыбнулся монах, словно продолжая старый диалог. – Все мы под богом ходим, и лишь ему ведомо, для чего та, или иная тварь земная предназначена. Только волей всемогущего встретились мы с вами, и не перст ли это божий? Сам знаешь, что Степану рыбаком не быть. А посему, другая ему судьба предназначена. Особая судьба!

– Ну, говорильню говорить ты мастер большой! – остановил его Аверьян. – «Судьба особая»! Куда, как не особая! Не каждый, поди, умудрится топором ухо себе отрубить!..

Рыбак выпустил из рук челн, и тот повис на шнуре меж растянутых сетей. Отряхнув руки, словно собираясь к трапезе, Аверьян вытер их о портки, и протянул правую ладонью вперед.

– Ну, будь по твоему! – проговорил он. – Мобуть, чему толковому и научишь мальчонку. Ты, током, обещай мне не шибко его хворостиной гонять!..

– Да, побойся Бога, Аверьян! – улыбнулся монах, и ударил по протянутой руке. – На кой бес мне, скажи, хворостина, если малец едва ли не в брюхо ко мне лезет, едва я рот открываю?!.

– Ну, вот и славно! – согласился с монахом рыбак, и обернулся к крутому береговому скату. – Что-то Евдокиюшка обед мне не несет…

А над обрывом бежали облака. Ветер гнал их с гор, словно башкирец стадо баранов. Облака вытягивались в линию у самого зенита, легкими тенями омрачая лик солнца. И не понять сейчас было, принесут ли они с собой долгожданный дождик, или вновь проказник-ветер прогонит их в заволжские степи.

Опережая облака, над самым обрывом появилась белокурая головка. От стремительного бега девчонки-десятилетки кокошник сбился на затылок, а две жидкие косицы подпрыгивали и хлестали Евдокию по спине. Девчонка прыгнула с обрыва вниз, на тропинку, едва удержавшись на ногах. Расписной сарафан зацепился подолом за прошлогодний сухой репейник, словно помогая малолетке не упасть. Затем толстенный травяной хлыст обломился, и вниз посыпались сухие листья и мелкие кусочки глинозема.

– Тятя, тятя! – закричала девчонка, испуганно размахивая руками. – Дядьку Евлоха в лесу нашли! Его к сухой березе кверху ногами приколотили, да кожу прямо всю с него срезали! Поручик говорит, что башкирцы опять на ентот берег перебралися!..

Аверьян поймал запыхавшуюся дочку в объятия и прижал к себе. Он тревожно оглянулся на Илью, а тот стоял с каменным лицом, крепко сжав в руке посох. Неопределенно махнув рукой, рыбак подхватил Евдокию на руки, и заспешил наверх по скату. Краем глаза он приметил, что монах, чуть замешкавшись, пошел следом за ним.

У ворот евлоховой избы уже собралось почти все Духовное. Бабы шептались, пересказывая друг другу страшные подробности случившегося, а мужики, по больше части, молчали, переминаясь с ноги на ногу. Кое у кого в руках виднелись ружья, но большинство пришли неоружными.

Аверьян опустил Дуню на землю и, растолкав толпу, прошел к воротам. Дочь, было, увязалась за ним, но рыбак цыкнул на нее, и девчонка отстала. Поселяни оборачивались на его толчки, а вскоре и без того стали расступаться – покойный евлох доводился Аверьяну шурином.

Еще вчера с утра хромоногий Евлох, повредивший ногу еще в польской компании при царе Алексее, ушел на озера проверять силки. К ночи он не вернулся, да никто и не волновался особо. Знали все семейные, что иной раз и по неделе пропадал Евлох в лесу, и ничего страшного в этом не видели. Однако теперь все обернулось по-другому.

Когда молодой царь Петр задумал верфи на Волге ставить, чтобы корабли к походу на Астрахань готовить, говорят, князь Ромодановский присоветовал ему заставы по всему берегу завести, дабы армию предупреждать о движении башкирцев, татар, да черкесов. Вот и стало тогда по всему побережью спокойней! Ушли басурмане в степи, затаившись о поры, до времени. Вот теперь, знать, это время и пришло!..

Не успел Аверьян подойти к воротам, как из них вышел поручик Баженов в грязно-зеленом мундире с заплатками на локтях, подпоясанный белым офицерским шарфом. Из-за его спины выглядывал деревенский староста Варлам. Испуганный и подобострастный.

– Что собрались, селяне? – зычным голосом гаркнул поручик. – Али делов более у вас никаких не стало? Башкирцев не бойтесь! Нас тут царь-батюшка не для того поставил, чтобы ворога к реке подпускать. Выследим басурман, ако диких зверей. А вам пока поодиночке и неоружными в лес не хаживать!

Толпа чуть отступила перед силой его голоса, а вперед вышел щуплый старикашка Иван, по прозванию рваная Пятка. Имечко такое он себе заполучил зим десять назад, когда ему на охоте волк пятку отгрыз, пока он на с испугу дерево взбирался. Вот с тех самых пор он на волков зело злой был, и в умении зверя выследить равного ему ни в Сосновке, нив самом Духовном не было. Ивашка потуже перетянул старый армяк кушаком, и заговорил:

– Зря на башкирцев грешишь, господин поручик! Башкир, он, известно дело, без коня, как баба без платка. А у дерева нет следов конских! Да и следы от обувки не башкирские. Оно, конечно, башкирец и разуть кого из наших мог, но ведь и кожу с Евлоха не башкирским ножом срезали. Из наших это кто-то. Из словенских!