Цзэдун Тао - Второй Император

– Ну, вы же понимаете, любезный Аарон, дело деликатное… – погладив бороду, продолжил раввин. – Все зависит от желания сторон найти приемлемое для всех решение…

При этом он поднял руки к небу и снова погладил бороду.

– Я понимаю, говорите, сколько, – произнес Аарон, показывая на пальцах определенные сумы.

– Ну, я не знаю, не знаю… – повторял раввин, закатывая глаза.

И только когда Аарон разогнул все пальцы, раввин Иаков, вздыхая, кивнул головой.

– И все равно господин Минж должен совершить брит-мила. Пусть даже он это сделает совершенно тайно от всех.

Раввин Иаков сердечно посмотрел на гостя и широко улыбнулся, показав почти все длинные и красивые зубы. Минж слушал их, улыбаясь и кивая в ответ, при этом совершенно не разумея их беседы, так как они разговаривали на своем языке. Он тихонько спросил Ревекку, о чем разговор, но она только потупила взгляд. Девушка не болтала за столом без разрешения отца, это было признаком хорошего воспитания, но не решало проблемы. На выручку Минжу пришел все тот же сухонький старец Шлома, подвинувшись ближе и предложив юноше какой-то сухофрукт.

– Смоква, дерево нашей далекой родины, – печально произнес он. – «Аще забуду тебя Иерусалиме, забвенна буди десница моя»(49). Чудесный город, прекрасная земля! Вам, конечно, любезный Минж, наверное, небезынтересно узнать об этом… Увы, мы не бродяги нищие какие и скитаемся по миру не по своей воле.

При этом старец живописно поднял персты к лицу. На пальцах сверкнули дорогие кольца.

«Да уж, – подумал Минж, – нищим Шлому уж никак не назовешь».

– Но что же произошло? – удивился Минж. – Разве вы не вправе вернуться к себе домой? Может, вам нужна помощь? Я думаю, можно даже снарядить целую армию. – Ой, вей! И не говорите! – всплеснул руками Шлома. – Евреи – самые бесстрашные воины. Масада не сдается… Масада вся погибла(50)!

У старца из глаз вдруг закапали частые слезы.

– Вы меня извините, – Шлома вытирал глаза белым платком, – это нельзя вспомнить без содрогания и слез.

И он поведал Минжу, как могущественная Римская армия разрушила прекрасный Иерусалим, и как маленькая крепость Масада, насчитывающая всего тысячу защитников вместе с женщинами и детьми, держалась три года… И как они умертвили себя, выбрав свободу и смерть вместо унизительного рабства. «Пусть наши жёны умрут не опозоренными и наши сироты не изведают горечи рабства… Уже давно постановили мы не подчиняться ни римлянам, ни другим властителям, кроме одного только Бога, ибо только Он истинный и справедливый царь над людьми».

Минжа поразил рассказ Шломы. В один миг он почувствовал неизлечимую тоску этих людей, их высокую и гордую любовь к своей родине, к своему Богу… И горечь необратимой потери, впечатанную в их души и их сердца. «Именно так и должны поступать настоящие герои, и именно такая вера и преданность своему Богу заслуживает самых высоких похвал… Оказывается, они любили своего Бога! Возможно, – подумал Минж, – Бога можно любить, просто по- человечески, как дети любят родителей, как сын любит отца… Не созерцать сверкающие дали, в которых ни форм, ни определений, а любить простой детской любовью, доверяя Ему все свои сердечные тайны». При этой мысли у Минжа самого накатились слезы на глаза.

Еврейское собрание глядя, как глаза Минжа наполняются слезами, вмиг всё разрыдалось: они били себя в грудь и лезли целовать гостя, так искренне разделяющего их печаль и боль.

Затем они поднялись, пригласив Минжа и Ревекку в круг, заиграла музыка, и евреи начали свой танец – ликующий и печальный, неистовый и самозабвенный.

Глядя на эту исступленную радость движений, Минж и сам начал вторить ей, и это оказалось совсем несложно, просто слушая свое сердце, изливая из него всё, о чем оно хотело бы сказать.

Танец продолжался довольно долго. Потом евреи пили какой-то огненный напиток, от которого шла кругом голова, и разговаривали друг с другом о самых сокровенных сердечных тайнах, каждый раз подымая чаши и произнося душевно «За жизнь!» Минж настолько сроднился с благородным собранием, что уже не отделял себя от них ничем – откровенность за откровенность. Наконец, положив голову Ревекке на колени, он окунулся в аромат ее душистых волос, они накрыли его сверху благоуханием и огнем… Наверное, все-таки это был жгущий напиток. А возможно – поцелуй! Терпкая горечь ее уст проникла в самую глубину его сердца, зажгла изнутри, оживотворила лежащий на нем бесчувственный холодный пласт.

Внезапно Минж понял фантастическую и неожиданную правду: вот уже полгода он живет вне чувств по причине умерщвления главного органа – сердца. Нашедшая на него ранней весной Могущественная Сила поразила его прямо в сердце, и присутствующие в нем чувства онемели от невидимого Огня, сделав сердце безучастным к восприятию мира. И теперь эта странная девушка возрождает его обратно к жизни, какой-то иной, новой, невероятной глубины и искренности, дающей целый мир и еще один шанс. Обжигающий горький напиток обладал чудесным свойством раскрывать сердце, снимая с него внешние покровы, словно задубевшую кожу, слой за слоем, достигая самой нетронутой девственной глубины и детской наивности. Застолье длилось всю ночь; мерцающий свет светильников отражался в наполненных жгущей ночью глазах, растворял очертания увешанной коврами комнаты, смешивая в мягком полумраке воображение и явь, создавая иную, неизъясниможеланную и бесконечную реальность.

Под утро, на самой грани зари, Минж уснул в объятиях Ревекки, утопая в ее волосах, словно в море, вместе с ней уплывая к рассвету, – сердцем к сердцу и одной душой. И немыслимо было даже представить, что этого могло не случиться, и что где-то есть пустой и печальный мир, обнаженный до безобразия и не знающий любви.

Наверное, это было уже сном… С ложа восстала стройная девичья фигура – призрак, полутень – и прошла сквозь стену, растворилась в рассвете.

Глава 8

В то время, пока Минж наслаждался вкусом изысканных блюд в изысканном обществе и открывал для себя потрясающий мир еврейских традиций, Фенг и маленький следопыт Энлей, воспользовавшись случаем, решили проникнуть в тайну подземелий. Отстав незаметно от шумной процессии встречающих, они, как настоящие разведчики, замотали лица платками и растворились в колоритной массе большого еврейского местечка.

Увидев на одной из площадей местного слепого рассказчика, они поняли, что это именно тот человек, который им нужен. Дослушав до конца душещипательную историю о юной красавице, похищенной синим Цзюлуном(51), заточившим ее в свой данж(52) именно в этом районе, Фенг отозвал его в сторону и попросил за хорошее вознаграждение рассказать им все о подземельях. Сказитель сначала упорствовал, боясь, как бы они не отобрали его хлеб, но, убедившись, что последние, как и он когда-то, решили попытать счастья, согласился помогать им за определенный процент, в том случае, если им улыбнется удача.Получив щедрую плату, слепой певец как-то неожиданно прозрел, его глаза, ходившие по дальним орбитам, вмиг обрели осмысленный взгляд, и он, проворно подхватив мешок со своим тряпьем, юркнул в дыру какого-то угрюмого подвала. Фенг и Энлей успели только рты разинуть. Они стояли в недоумении, понимая, что их только что облапошили, соображая, что еще предпринять. Запасного плана у них пока что не было.