Ирина-Ариадна-Лиля Деймос - Книга Толаги. Повесть

Мать и дочь второклассница гуляют по аллее, мимо глаз ребёнка проплывает здание. Безликая высотка с большими окнами, закрытыми грубой решёткой, тоже белого цвета. Окна давно не протирали ветошью, опуская в мыльную воду пополам с уксусом. Кто тут жил, поинтересовалась девочка.

– Одна художница, она рисовала красивые и большие картины. И картинки для детских книжек, Устинович.

– Она была злая?

– Нет, очень добрая, безобидная. С тонкими чертами лица, красивыми руками и ногами, высокого роста. Только она теперь умерла. Жалко.

– Нет, неправда, прямо тут жила?

– Да, что тебя удивляет.

– Такой некрасивый дом, первый этаж, стекла грязные.

– А что?

– Художница жила бы не здесь.

– Да нет, прямо тут. Не очень-то она могла выбирать место, где жить.

– Бедняжка. – Заплакала девочка. Вышла из подъезда старая неопрятная пенсионерка. И прищурилась.

– Чего смотришь? Тут жила эта дамочка, ну и что? Даже таблички не повесили. Значит, не заслужила. – Девочка заплакала ещё горше. Как если бы увидела могилу настоящей сказочной феи. Она вспомнила обложку любимой сказки, там стояла фамилия – Устинович.

Фундука беззвучно простонала. Что за чушь, лично она всегда с презрением относилась к так называемым художникам. Их близкие всегда вынуждены содержать за свой счет тех, кто тратит своё время на хобби. Да, и чудиков среди них немало. Она мысленно покрутила пальцем у виска, по привычке, хотя не могла даже вздохнуть лишний раз. Картины – украшение интерьера, вместо них фото в раму можно повесить. На них не заработать. Модно и самому написать красками шедевр на мастер-классах, чтобы не тратиться. Только законченный эгоист позволит себе тратить жизнь на никому не нужное занятие. Соседка-старуха груба, но в целом, права, как ни крути. Хорошо, если это красивые цветы, хорошая солнечная погода или животное. Но ведь большинство из них жалкие неудачники. А от их произведений только голова раскалывается. Оправдываются тем, что вложили в грязные тона и безобразные лица какую-то метафору или протест. Всё это ерунда. На кровать обрушилась та полная как слониха женщина. По звуку, взяла свою сумочку, вынула помаду и зеркальце и давай от нечего делать тренироваться. Врача соблазняет, не иначе. А вторая наливает сок в стакан. Ещё минута и начнут сплетничать. Пытка, которую Фундука ничем не заслужила.

По ночам в стационаре тоже не всё было спокойно. Заходил сторож с фонарём, кричал, всё ли тут нормально. В ответ раздавался храп, и он уходил, поскоблив ногтями поясницу. Приходили поживиться воровки-пациентки, их было две. Тихоня и вертихвостка. Забавно, но они никогда не сталкивались лбами, хотя вряд ли согласовывали график. По количеству шагов тетя Толаги легко определяла, какая копалась в сумках и пакетах на этот раз. Птицы бились в стекло, мухи жужжали, падали вещи у постовой сестры или закипал чайник. Так и прошёл месяц. Толаги скучала, но не делилась с родителями чувствами. Ведь, если бы всё было плохо совсем, началась бы суета с продажей квартиры тёти. И ей было неприятно в очередной раз выслушивать как папе и маме стыдно за поведение той, что любила девочку.

В следующем сне, стройная женщина в жёлтом блёклом плаще по моде разговаривает с подвыпившим мужчиной с наколками выше локтя. Он хватает её за плечи, трясёт и кричит. Потом из внутреннего кармана кожаной куртки привычным движением достаёт нож и бьёт в солнечное сплетение. Женский силуэт, на высоких туфлях теряет сознание, складываются изящные колени как механизм зонтика. Позвонить в скорую помощь в четыре часа дня некому. Тени высоких раскидистых деревьев скрывают виновника. За деревьями поодаль прячется подросток с фотоаппаратом. Не издавая ни одного звука, она щёлкает затвором камеры. Девушка только кончила школу, бежит скорее домой. В её квартире нет телефона. Труп исчезает, когда она возвращается на это место, придя в себя. Она идёт и печатает все хорошие снимки за месяц в салон. Хотя страх перед мужчиной в наколках перехватывает дыхание. Дело, в конце концов, закрыли. Никому не важно, как и почему умерла красавица. Тогда свидетельница решает уехать в соседний район, подальше от места преступления. Нужно сделать для невинной жертвы хоть что-нибудь. Вынимает из пакета толстую пачку десять на пятнадцать и веером они ложатся по всему двору. Идёт слепой дождь. Фотобумага влажнеет, становится зеркальной. Ветер лихорадочно сует их по углам, часть под карусель, другая под машины и скамейки. Остаётся затаиться, возможно, на десять и двадцать лет. Как можно скорее садиться в трамвай, к знакомым на другой конец города. Объяснит, помогут. И даже теперь всем плевать, рыдает она у дребезжащего окна.

Неопытность, вот чем объясняется такая эмоциональность у подростка. Родственники объяснили, как вести правильно себя в такой ситуации. Да, она сразу не позвонила в скорую и полицию. Ничего страшного, была в шоке. Все эти фото никак не помогут раскрыть убийство, тем более что этого никто и не хочет. Как можно понять. Лучше бы ей и вовсе переехать в другой город. Чего плакать, мёртвой уже не помочь. Будь это на Жёлтой планете, двумя дополнительными руками так сжала бы нападавшему мужчине кое-что уязвимое. Хотя, у него-то тоже было бы столько же верхних конечностей. Нет, запуталась что-то. Да не кладите вы свою подушку на левое бедро, бесит. Разве подоконник не в двух шагах. А меня не волнует, кому как удобно. Ой, зря стараюсь. Да вашу косметичку украли ещё месяц назад, хватит кудахтать. А выпишут вас не раньше вторника. Пока вы выходили, был врач и сказал. Да ну вас, обеих. Прошёл второй месяц.

Госпитализируют очень глубокого старика. Его слава когда-то была очень велика, на весь Советский Союз. Но теперь он думает только о том безмолвном субъекте то за спиной, то чуть впереди. Время от времени тот жестами отдаёт команды. Старый друг эстрадной звезды вместе с женой, верный собутыльник, последний из могикан. Кажется, назавтра он звал на чай. Так внуки говорили по телефону. Только вот сердце схватило. Положили в больницу. Может, просто сбежать? Скучно тут, противно, как в склепе. Ни выпить, ни погулять. И леща в ларьке не купить. Пациент опускает ноги, и незамеченный выходит на улицу через длинный слабо освещённый коридор. Да жив ли ещё друг-то? Полупрозрачный тип делает движение рукой, чтобы он шёл прямо к шоссе. Сколько машин, так и проносятся, визжат, а на улице-то уже темно, да и ливень прошёл. Тапочки промокли. Идти прямо через дорогу страшно, хоть и через переход. А что поделаешь, палец сурового надзирателя командует «полный вперёд». По правую руку возникает двойной памятник. Ниоткуда, белого мрамора. А лицом как раз его приятель и супруга. Хоть и памятник, а курит сигарету, «Герцеговину Флор», настоящую. Да и как иначе, любили они жизнь оба. Неужели нет больше, на том уже свете? Наклоняется мраморный дружок и курево отдаёт, привычным жестом. От затяжки перехватывает горло как удавкой. Туже и туже, пока сознание не покинуло навсегда. Ценил явь, не то, что молодёжь в наркоте, да ушёл в вечный сон. Жалко.