Брайен Джеймс Фримен - Сияние во тьме

Заскрипели, заскулили половицы. В окошке двери расцвела тень, огромная и бесформенная в стекле, усеянном жемчужными каплями. Бесконечный звук, с которым пальцы кропотливо решали загадку цепи, засова и накладного замка. Дверь открылась.

– Здравствуйте, – ровно произнес гнусавый голос. – Вы мистер Нейтли. Вы хотите снять коттедж. Коттедж моего мужа.

– Да, – подтвердил Джеральд, чувствуя, как язык распухает в горле. – Верно. А вы…

– Миссис Лейтон, – ответил гнусавый голос, довольный то ли его быстротой, то ли своим именем, хотя ни то, ни другое не было примечательным. – Меня зовут миссис Лейтон.

эта женщина чертовски огромная и старая выглядит как господи иисусе ситцевое платье она наверное под два метра ростом и боже она жирная как свинья я не могу долго выносить запах ее седых волос ее ноги как секвойи в том фильме танк она как танк она могла бы меня убить ее голос вне всякого контекста звучит как казу [6] Американский народный духовой музыкальный инструмент. иисусе если я рассмеюсь нельзя смеяться ей может лет семьдесят боже как она ходит еще и трость у нее руки больше чем у меня ноги как чертов танк ее за дуб можно принять дуб ради всего святого.

– Вы писатель. – Она не пригласила его войти.

– Не то чтобы крупный, – ответил он и рассмеялся, чтобы скрыть внезапное смятение от метафоры.

– Покажете мне что-нибудь, когда разберете вещи? – спросила она. В ее, казалось, непрерывно сияющих глазах отражалось желание. Их не тронула старость, что буйствовала на остальном ее

так это надо записать образ:

«старость буйствовала в ней пышной тучностью: она походила на дикую свиноматку, запущенную в большой помпезный дом, чтобы нагадить на ковер, забодать кухонный буфет и сшибить хрустальные кубки и бокалы, затоптать винного цвета диваны до безудержных выбросов пружин и набивки, пробить отполированную до зеркального блеска отделку пола в зале варварскими отпечатками копыт и разлетающимися лужицами мочи»

отлично есть история я вижу в ее теле, которое то обвисало, то раздавалось.

– Если хотите, – сказал он. – Я не увидел коттедж с Прибрежного шоссе, миссис Лейтон. Вы не подскажете, где…

– Вы приехали на машине?

– Да. Я там ее оставил. – Он указал за дюны, в сторону шоссе.

Ее губ коснулась странно одномерная улыбка.

– Поэтому и не увидели. С шоссе дом не разглядеть. Чтобы не пропустить, нужно идти пешком. – Она указала на запад, чуть в сторону от дома и дюн. – Там. Сразу за пригорком.

– Хорошо, – сказал он и остался на месте, просто улыбаясь. Он в самом деле понятия не имел, как закончить эту беседу.

– Не желаете зайти на кофе? Или вам кока-колы?

– Да, – ответил он мгновенно.

Она будто не ожидала от него мгновенного согласия. Все-таки он был другом ее мужа, а не ее собственным. Лицо нависло над Джеральдом, будто луна, безучастное, неопределившееся. Затем она провела его в старый дом, который ждал их.

Она пила чай. Он колу, и за ними словно наблюдали миллионы глаз. Он чувствовал себя грабителем, который охотится за скрытым сокровищем – историей, которую он мог с нее списать, вооруженный лишь обаянием молодости и фонариком интуиции.

Самого меня зовут, конечно, Стив Кинг, и вы простите мне вторжение в ваши мысли – надеюсь, что простите. Я мог бы доказать, что срывать условную завесу между читателем и автором позволительно, ведь я писатель – то есть, раз это мой рассказ, я делаю все, что заблагорассудится, – но это действие полностью игнорирует интересы читателя, а потому неприемлемо. Правило номер один для любого писателя гласит: рассказчик не стоит и пердежа по сравнению со слушателем. Так что оставим эту тему, если позволите. Я вторгаюсь по той же причине, по которой испражняется папа римский: мы оба не можем этого не делать.

Вам следует знать, что Джеральд Нейтли так и не попал на скамью подсудимых, его преступление не было раскрыто. Но он все равно заплатил. Написав четыре запутанных, монументальных, непонятых романа, он отрубил себе голову гильотиной из слоновой кости, которую купил в Коулуне [7] Исторический район Гонконга. .

Я придумал его во время скучной лекции в классе Кэрролла Ф. Террелла, преподавателя английского в университете штата Мэн. Доктор Террелл в восемь утра рассказывал об Эдгаре А. По, а я думал

гильотина из слоновой кости Коулун

чокнутая женщина из теней, свиноподобная

какой-то большой дом

Синий компрессор пока еще не появился.

Он показал ей кое-что из своих работ. Не самое важное – не рассказ, который писал о ней, – а отрывки стихов, хребет романа, который уже год ныл у него в голове, будто застрявшая шрапнель, четыре наброска. Она была проницательным критиком и любила делать мелкие пометки черным фломастером. А поскольку она иногда заглядывала к нему, когда он уезжал в деревню, он прятал рассказ в чулане.

Сентябрь перетек в прохладный октябрь, и рассказ был завершен, отправлен почтой другу, возвращен с предложениями (плохими) и переписан. Ему казалось, что он хорош, но не совсем. Чего-то – чего именно, он затруднялся определить – не хватало. Фокус был слегка размыт. Он подумывал о том, чтобы обратиться к ней за советом, отбросил эту мысль, вернулся к ней снова. Все-таки история – это она; он ничуть не сомневался, что она сможет задать окончательный вектор.

Его отношение к ней становилось все более нездоровым; его очаровывала ее огромная анималистичная туша, медленный, черепаший шаг, которым она преодолевала расстояние между домом и коттеджем,

образ: «громадная тень разложения, колышущаяся на лишенном теней песке, трость в скрюченной руке, ноги в огромных парусиновых туфлях, что попирают и давят грубые песчинки, лицо как большое блюдо, пухлые руки из теста, груди-друмлины [8] Друмлины – низкие продолговатые холмы, по форме напоминающие перевернутую ложку. , сама она как отдельный мир, горы и слои ткани»

ее пронзительный пресный голос; но в то же время он не мог ее терпеть, не выносил ее прикосновений. Он ощущал себя молодым человеком из «Сердца-обличителя» Эдгара А. По. Чувствовал, что может стоять под дверью ее спальни бесконечными ночами, светя одним лучом в ее спящий глаз, готовый наброситься и разорвать его в тот самый миг, когда он откроется.

Желание показать ей рассказ свербело, сводило с ума. К первому дню декабря он решил, что сделает это. Принятое решение не принесло облегчения, как обычно бывает в романах, но сработало как антисептик. Все так и должно было быть – альфа и омега, начало и конец. Пришла очередь омеги – он собирался выехать из коттеджа пятого декабря. Только что он вернулся из «Стоу», туристического агентства в Портленде, где заказал путевку в Азию. Это произошло почти спонтанно: решение уехать и решение показать рукопись миссис Лейтон пришли вместе, будто его вела незримая рука.