Ким Харрисон - Как ни крути – помрешь

Но в ответ прозвучал голос Кистена.

– Рэйчел, это я, – сказал этот голос, едва слышный за гремящей музыкой из гостиной.

Я замерла на месте, вспомнив его поцелуй. Наверное, вид у меня был идиотский, когда он вышел из-за угла и остановился па пороге.

– Айви нету? – спросил он, оглядев меня с головы до ног. – Прискорбно.

– Прискорбно? – переспросила я, собирая разбитое яйцо со стола в кастрюлю. Никогда бы не подумала, что Кистен выберет такое слово.

– А что, можно сказать «блин»?

– Да, блин!

– Тогда блин.

Он оглядывал кухню, переплетя за спиной пальцы, а я собирала большие куски скорлупы.

– Слушай, ты не сделаешь музыку потише? – попросила я и глянула на него искоса, когда он кивнул и вышел.

Была суббота, он был одет в выходную одежду – кожаные сапоги, линялые джинсы, удобные и в обтяжку. Кожаная куртка распахнута, в разрезе бордовой шелковой рубашки виднелся клок волос на груди. Как раз достаточно, подумала я, когда музыка стала тише. Я слышала запах его куртки – слабость у меня к запаху кожи. И это может быть проблемой.

– Ты уверен, что это не Айви послала тебя меня нянчить? – спросила я, когда он вернулся, вытирая остатки яйца со стола мокрой тряпкой.

Он тихо засмеялся и сел в кресло Айви.

– Нет. – Он запнулся. – Она надолго ушла, или я могу подождать?

Я не подняла глаз от рецепта – мне не понравилась его интонация. В голосе было больше вопроса, чем в словах.

– Айви пошла поговорить с Дженксом. – Я двигала палец по странице, не читая слов. – Потом она ужинает со своими родственниками. – До рассвета, – сказал он будто про себя, и я почувствовала, как срабатывают у меня датчики подозрительности. Все и сразу.

Часы над мойкой тикали, и я сняла с плиты расплавленный шоколад. Стоять спиной к Кистену я не собиралась, и потому села на находящийся между нами стол, скрестив руки на груди и прислонившись задом к мойке. Кистен, глядя на меня, отвел волосы с глаз. Я набрала уже воздуха сказать ему, чтобы он ушел, но он меня опередил.

– Как ты себя чувствуешь?

Я уставилась на него, не понимая, потом вспомнила.

– А, эта история, насчет демона, – промямлила я, смущаясь, и дотронулась до противоболевых амулетов у себя на шее. – Ты тоже об этом слышал?

Он улыбнулся половиной рта:

– Ты во все газеты попала. И я битых три часа должен был слушать, как Айви рвет и мечет, что ее здесь в тот миг не было.

Я закатила глаза, собираясь вернуться к рецепту.

– Извини, все в порядке. Ничего страшного. Несколько царапин и синяков. Но я больше не могу подключаться к линии после захода солнца. – Я не хотела говорить ему, что я не совсем в безопасности после заката, кроме как на святой земле, каковой кухня и гостиная не являются. – Это мне сильно помешает работать, – сказала я мрачно, думая, как же мне обойти вот эту новую гору. А, ладно. В конце концов я же не на лей-линейную магию рассчитываю. Я же все-таки колдунья земли.

Кистен тоже вроде бы не считал, что это особенно важно – если его пожатие плеч что-то значило.

– Грустно, что Дженкс съехал, – сказал он, вытягивая ноги в ботинках и кладя одну на другую. – Он не просто актив вашей компании, он хороший друг.

Я скривилась в неприятной гримасе.

– Надо было мне ему сказать, кто такой Трент, когда я до этого додумалась.

Удивление окатило Кистена как из ведра:

– Ты действительно знаешь, кто такой Трент Каламак? Не врешь?

Стиснув зубы, я опустила глаза к книге рецептов и кивнула, ожидая вопроса.

– И кто он?

Я промолчала, не отрывая взгляда от страницы. Тихий звук его движения привлек мой взгляд.

– Ладно, без разницы, – сказал он. – Это не важно.

С облегчением я помешала шоколад по часовой стрелке.

– Для Дженкса важно. Я должна была ему доверять..

– Не обязательно же каждому все знать.

– Тому, в ком четыре дюйма роста и крылья на спине – обязательно.

Он встал, потянулся, невольно привлекая мое внимание. С тихим удовлетворенным звуком Кистен повел плечами, и будто напряжение его отпустило. Снимая пальто, он направился к холодильнику.

Я постучала ложкой по бортику кастрюли, сбрасывая приставший шоколад, наморщила лоб. Есть вещи, о которых проще говорить с чужими, чем со своими.

– Что я не так делаю, Кистен? – спросила я с досадой. – Почему отпугиваю всех, кто мне нравится?

Он вышел из-за холодильника с пакетом миндаля, который я купила на прошлой неделе.

– Айви же от тебя не уходит?

– Это мой миндаль, – сказала я, и он остановился, пока я мрачным жестом не показала ему, что ладно, пусть ест.

– И я не ухожу, – добавил он, аккуратно жуя первый орешек. Я хмыкнула и насыпала отмеренный сахар в шоколад. Вид у Кистена был ничего себе, и полезли непрошеные воспоминания: как мы веселимся, нарядно одетые, искра во взгляде его черных глаз, когда покалеченные громилы Саладана валялись на улице, лифт у Пискари, когда я обвилась вокруг него, желая ощутить, как он берет все, что я могу дать…

Сахар громко заскрипел о стенки кастрюли, когда я помешала варево. Чертовы феромоны вампирские…

– Вот что Ник ушел, я рад, – сказал Кистен. – Он тебя не стоил.

Я не подняла голову, но плечи у меня напряглись.

– Да что ты можешь знать? – ответила я, заправляя за ухо длинный рыжий локон. Подняв голову, я увидела, как он спокойно трескает мой миндаль. – С Ником мне было хорошо. И ему со мной. Нам было весело друг с другом. Нам одни и те же фильмы нравились, одни и те же забегаловки. Он держался со мной наравне, когда мы бегали в зоопарке. Он хороший человек, и у тебя нет права его судить.

Я схватила мокрое посудное полотенце, вытерла рассыпанный сахар и стряхнула в раковину.

– Может, ты и права, – согласился он, вытряхивая горсть орешков себе на ладонь и закатывая пакет. – Но ты знаешь, что забавно? – Он вложил орех между зубами и звучно хрустнул им. – Ты говоришь о нем в прошедшем времени.

У меня челюсть отвалилась, щеки похолодели, я не могла понять, что же это за чувство у меня: гнев или потрясение? Музыка в гостиной сменилась чем-то быстрым и грохочущим – и совершенно неуместным.

Кистен приоткрыл дверцу холодильника, поставил миндаль обратно и закрыл дверцу.

– Я немножко Айви подожду. Она может вернуться с Дженксом – если тебе повезет. У тебя есть склонность – от каждого требовать больше, чем он может дать. – Он встряхнул орешки на ладони, пока я пыталась что-то возмущенно пролепетать. – Немножко это по-вампирски, – добавил он, беря свою куртку и выходя.

У меня с руки капала вода – я так сильно сжала тряпку, что выжала из нее воду. С размаху я бросила тряпку в раковину, разъяренная и одновременно подавленная – не слишком удачное сочетание эмоций. Из гостиной донеслась веселая и грохочущая попса.