Иван Сладкий - Ромашковый венок. Рассказы

Однажды, на расспросы Максимки о хозяине старого дома, отец, насупив брови, покачал головой и, без особой охоты, рассказал, что дед этот не местный, пришлый, взялся из ниоткуда, да и поселился в заброшенном доме, что живёт в нём довольно давно, но даже соседи его толком не знают. Участковый, старый отцовский знакомый, поговорив с дедом с полчаса, пояснил потом любопытствующим, что документы у того в порядке, что спокойный он, тихий, мешать никому не будет, так и пусть себе старость доживает. Дом с садом раньше принадлежал одинокой женщине, а после её смерти так никому и не достался.

В местный магазин дед ходил не часто, но покупал всегда помногу, с трудом потом таща накупленную снедь до своего убежища. От помощи всегда отказывался; нервно мотая из стороны в сторону копной седых волос, хрипло выдыхал: «Не надо».

Даже имени его никто не знал. Звали дедом, и всё. С почты приносили пенсию, раз в месяц. Дед расписывался в получении через полуоткрытую дверь, в дом никого не пускал.

В конце июня, в самую жару, возвращаясь из магазина, дед упал, прихватило сердце, и был доставлен домой каретой скорой помощи. Соседка Максимки, дородная тетя Нюша, категорично заявила его матери, что не жилец этот дед, не встанет больше, так и помрет в своей лачуге. Максимке стало так жалко одинокого больного старика, что вечером того же дня он, собрав нехитрый гостинец, отправился, не смотря на робость, к заброшенному дому. На стук в дверь никто не ответил и Максимка заглянул в окно. Дед спал, раскинувшись в гамаке наподобие морской звезды, широко распластав во все стороны худые руки и ноги. Лицо его, изрезанное сеткой мелких морщин, сияло из-под спутанных прядей нечёсаной бороды неземным блаженством, он широко улыбался, растягивая в тонкую нить свои бледные синеватые губы. Максимка оторопел, а потому так сильно прижался горячим лбом к ледяному стеклу, что оно не выдержало, и предательски, неожиданно громко, хрустнуло. Дед очнулся от сна и грозно уставился на окно, за которым Максимка, полумертвый от страха, переминался с ноги на ногу. «Кто ещё там!?»– закричал дед, и гамак заходил под ним ходуном. Максимке захотелось убежать, но страх обездвижил его и цепко удерживал на месте. «Кто, говорю!?– раскачиваясь в гамаке, хрипел дед – заходи уж тогда, отперто!». Максимка постоял ещё немного, затаив дыхание, потом сделал несколько шагов к двери, выдохнул и открыл её.

Дед, оглядев мальчика, пришел в ярость.

– Ты кто такой?– спросил он, выругавшись.

– Максим, – ответил мальчик дрожащим голосом, – я тут.. недалеко живу.. рядом с Вами.

– И зачем пришёл? Чего надо?, – дед был явно недоволен, что его потревожили, – какого лешего?

– Вы это, заболели,– начал мямлить Максимка, сжимая в руках пакет с едой,– и я, это, ну решил, вам поесть принести, или чего там Вам ещё может, нужно будет.

Дед пристально взглянул на мальчишку, вздохнул, откинул голову на старую вытертую подушку, и замолчал.

– Ладно, – наконец выдавил из себя он, – садись, вон, там, у печки.

– Ага,– быстро согласился Максимка, и, положив принесённые дары на стол, аккуратно опустился на край ободранного табурета.

– Мамка послала?– дед приподнялся на локте, и гамак снова пришёл в движение, – так у меня всё есть, и еды и воды хватает.

– Это да,– неуверенно сказал Максим,– я вижу, а.. почему дверь у Вас незапертая?

– Помру потому что скоро,– буркнул дед.– Чтоб не ломали, – пояснил он и задумался. – Тебе сколько лет, мальчик?

– Четырнадцать,– соврал Максимка, сам не зная, зачем,– почти пятнадцать.

– Да?– дел потер лоб,– совсем взрослый, значит. Хорошо. Есть тогда к тебе дело одно.

Широко раскрыв глаза от неожиданного предложения, Максим подался вперёд, чуть не упав с табурета.

– Я как умру, – спокойно сказал старик, – ты деньги мои себе возьми. Там они, за печкой, найдёшь. Тебе много на что хватит. Только это не запросто так, мальчик. Пообещай мне выполнить мою последнюю волю. Как помру я, значит, заберёшь этот гамак, и сожжёшь его. Договорились?

– Ну..– мальчик недоуменно посмотрел на старика,– ладно, а зачем сжигать-то?

– Сожги! – чуть не закричал дед, побледнел и шумно задышал,– ты тупой что ли? Хочу, чтоб так было! Моя это вещь, понимаешь? Не хочу, чтоб другие ей пользовались, и точка..

Старик закашлялся, потом вдруг неожиданно ловко сел в гамаке и свесил ноги на пол. Попросил воды и Максимка подал ему полную кружку. Дед пил мелкими глотками, вздрагивал и кряхтел.

Максимка рассматривал гамак. Тот действительно был огромным, длиной во всю комнату. Верёвки, с палец толщиной, переплетаясь друг с другом хитрыми узлами, по обе стороны крепились к широким коричневым кожаным планкам, от которых, в свою очередь, отходили ещё более толстые верёвки, сходившиеся вместе, в один узел, в центре которого тускло блестело большое, с кулак, медное кольцо. В противоположные стены узкой комнаты были вбиты ржавые железные крюки, державшие кольца гамака. Он казался таким широким, что даже втроём спать в нём было бы совсем не тесно.

Заметив, что Максимка изучает его постель, старик улыбнулся, почти ласково.

– Нравится?– спросил он,– жалко сжигать, да?

– Хорошая вещь,– обстоятельно, как взрослый, подражая отцу, ответил мальчик, – могла бы ещё пригодиться.

– Нет, – упрямо возразил старик,– не сможет. Вещь, конечно, стоящая, сделано на совесть. Натуральная пенька, кольца из чистой меди. За тридцать лет не рвался ни разу, правда, пролежал на чердаке двадцать пять.. Что смотришь? Думаешь, что в этом доме нет чердака? Конечно, ведь это ж не мой дом. Думаешь, я больной и нищий старик? Да, сейчас так и есть. Но тридцать лет назад, почти что в это же самое время, жили мы с женой на побережье одного далекого острова, такого далекого, что в этой деревне о нём и знать не знают. Однажды, во время прилива, выбросило этот гамак на берег, видимо, с яхты какой-то ветром унесло. Я его подобрал и домой привёз, думал, сгодится для отдыха. Но закружила жизнь, и валяться мне в этом гамаке, видишь, только в старости пришлось. Дети родились, один за другим, работал я много – в праздности, как сейчас, минуты не провёл. Прожили мы с женой хорошо, в любви. Только детей избаловали сильно, но это тоже от любви, понимаешь? А потом умерла она, и выставили дети меня из моего же дома, чуть в психушку не отправили, еле сбежал. Вот и пригодился мне этот гамак, мальчик. Люблю я его, спится мне в нём хорошо. Сладко так спится, будто умер я уже. Сны снятся по-райски яркие, чудесные. Про жизнь минувшую, про счастье, про перьевые облака на закате, про юное дыхание зелени ранней весной, про.. эй, да ты спишь, я вижу. Эй, Максимка!

Мальчик и вправду вздремнул под монотонное бормотание старика, даже сон ему какой-то стал сниться. Встрепенувшись, Максим протёр глаза, посмотрел вокруг с удивлением, и засобирался домой.