Иван Сладкий - Ромашковый венок. Рассказы

В ординаторской было накурено. Дым уже резал глаза, но Михалыч, главный хирург нашей больницы, отмечая свой день рождения в узком кругу приближённых, одной из которых была я, а другой – операционная сестра Любаша, прикуривал сигарету за сигаретой, входя в пьяный раж. Говорили много и громко, травили дурацкие анекдоты, выпивали. Михалыча понесло, и остановить его уже не было никакой возможности: он перескакивал с одной байки на другую, делая виртуозные переходы от ностальгических сетований на трудности полуголодной юности к сентиментальным признаниям в любви ко всем врачам, фельдшерам и санитарам, как нашей больницы, так и мира в целом. Нас с Любашей он тоже хвалил, делал неуклюжие комплименты и неловко ухаживал, подливая шампанское через руку. Любаша шефа искренне обожала, я любила, как коллегу, и Михалыч, чувствуя это, постепенно перешел к интимным воспоминаниям. Ни для кого не секрет, как любят мужчины на излёте своей сексуальной жизни производить впечатление на хорошеньких женщин пошлыми рассказами о грехах бурной молодости. Хирург не был приятным исключением: так мы узнали много подробностей его не совсем счастливой семейной жизни. Любаша поддакивала шефу, я тоже, изредка кивая. Михалыч, как и всякий хорошо выпивший человек, рассказав что-то о себе, рассчитывал на ответную откровенность.

Про свою операционную сестру он знал практически всё, а значит, его требовательное внимание неизбежно привлекла я. Субординация, в этой ситуации, предполагала взаимность, но делиться чем-то личным мне не хотелось. Однако, отмалчиваться было бы совсем не вежливо, так что я наспех придумала историю о своем недавнем скоротечном романе, закончившимся, разумеется, бурным разрывом. Конечно, причиной не сбывшегося женского счастья стала моя работа, поздние возвращения, раздражимость, усталость и ревность, питаемая частыми ночными дежурствами. Михалыч слушал не внимательно, постепенно теряя, как я и надеялась, всякий интерес к перипетиям моей судьбы, но вдруг прервал мой монолог простым, но грубым вопросом.

– А ты не фригидная часом?,– спросил он, неуловимо презрительно скривив рот, – а то во всём у тебя работа виновата. Знаешь, как оно бывает, почувствует мужик, что не хочет его баба, ну и всё, тоже интерес угасает.

– Нет,– ответила я, и, на всякий случай, надула губки. Обсуждать такие тонкости я уж точно была не готова.

– Девочки мои,– примирительно начал доктор,– не обижайтесь. И ты, Ириша, – обратился он ко мне,– послушай меня, старого хрыча, окажи милость, не сердись. Женская страсть – вещь непредсказуемая, загадочная даже, вы же медики, должны понимать. Тут вам и менархе, и менопауза, и беременность, и роды, да что говорить.. У мужиков сигнальная система, как светофор – на старт, внимание, марш! А у вас? Да с десяток факторов, только биологических, один другого сложнее. Такие подчас формы женская сексуальность приобретает, что .. ужас просто.

– И чем же сейчас удивить-то можно? – нарочито глупо хихикнула я, – в интернете всё есть. Хочешь, с собачками, хочешь – с кошечками. О садо-мазо и говорить не приходится, так, общее место. Футфетиш? Расхожая история. Групповушка? Нет проблем.. Это сорок лет назад от вида голой щиколотки в обморок падали,– уколола я Михалыча,– а сейчас в четырнадцать у подростков все табу нарушены, и не по одному разу.

– Ну ясно,– закатил глаза хирург,– в СССР секса не было. Садо-мазо, говоришь? А вот, допустим, знаете ли вы, девочки, историю о близняшках?

Мы не знали. Михалыч залпом, для воодушевления, опрокинул в себя бокал коньяка, долго жевал шоколад с миндалём, делая вид, что припоминает важные детали истории, которую он собирался нам поведать, наконец, глубоко, с налётом легкой грусти вздохнув, неторопливо начал.

– История эта, – понизив голос для пущего ужаса, произнёс Михалыч, – глубоко меня, тогда ещё очень даже молодого человека, потрясла. Услышал я её,– он ехидно покачал головой, скосив глаза в мою сторону – да, где-то лет сорок тому назад, будучи интерном, от своего руководителя. Врачом он был от бога, две войны прошел, повидал такого, чего нам и знать не полагается. Только вот о близняшках этих лишь раз мне рассказал, в сильном, как водится, подпитии, а после открещивался, мол, пьяный бред, с кем не бывает. Но я думаю, история подлинная. Рассказывать буду, как сам услышал, от лица, значит, моего наставника.

««Старшую звали Розой, а младшую Лилией. Разница в возрасте у них была небольшой, с полчаса, и на внешности совсем не отразилась. Были они перепутано-одинаковые, как и все близнецы. Но вот характерами отличались, надо сказать, разительно, как легкий насморк от гнойной гангрены. Старшая служила врачом-гинекологом, бабой была властной, хваткой, грубой, вульгарной даже. Волосы красила всегда в демонический чёрный, стриглась коротко, много курила. Любила, чтоб помада цветом на артериальную кровь смахивала, ну и ногти, само собой, в ярко-алый красила.

Фигура у нее была – высший сорт, и любила, к тому же, как бы невзначай, прелести свои напоказ выставлять: кроме облегающих платьев с глубоким декольте не носила ничего. Сейчас этим никого не удивишь, а тогда настоящей женщиной-вамп считали, восхищались, вожделели, но побаивались.

Лилия, в отличии от сестры, выглядела чуть изящней, спортивней и ходила блондинкой, весёлой, легкой, немного отстранённой. Улыбалась всегда капельку виновато, хлопая подкрученными ресницами так, что мужчины, особенно в почтенно-молодящемся возрасте, с ума от неё сходили. Утончённой девушкой была, и в одежде, и в манерах. Если рта не раскрывала, то казалась почти совершенством. Не знаю, чем она занималась, подозреваю, что ровным счетом ничем, ведь содержала её сестра.

Жили они вместе, время проводили, надо полагать, тоже исключительно друг с другом. Замуж ни одна из сестёр не сходила, ни единого раза; кавалеров, особенно возле младшей, крутилось, впрочем, немало, но все без серьёзных намерений: в кино там ходили, в театры, рестораны любили, на природу выезжали, к морю. Лилию Роза одну никуда не отпускала: всегда вместе, всегда вдвоём. Даже солидные мужчины, при деньгах и связях, и те пасовали перед старшей сестрой. Конечно, возможность показаться в обществе шикарных близняшек многих прельщала, ну, а добирался ли кто до девичьих постелей, тут уж история, до поры, до времени, умалчивала.

Слухи, конечно, гуляли разные. За глаза на репутации близняшек ставили жирный крест. Женщины, сплетничая о сёстрах, многозначительно хмыкали, мужчины скабрезно улыбались, но все единодушно сходились во мнении, что красавицы-близняшки ведут тайную жизнь, полную разврата. Иногда Лилия пропадала, в том смысле, что сидела дома – в свет не выходила, бывало и по несколько месяцев. Роза объясняла затворничество сестры намёками, ссылаясь на обострение некоей нервной болезни. Впрочем, когда Лилия снова выпархивала из добровольного заточения, то казалась похорошевшей, помолодевшей, весьма довольной собой и белым светом, так что вскоре на её приступы домоседства перестали обращать внимание.