Елена Кутузова - Teras

Она металась по кровати и кричала. Я пытался её успокоить, шептал на ушко всякие глупости, гладил по слипшимся от холодного пота волосам, но ни разбудить, ни остановить кошмары не получалось.

Наконец, застонав особенно жалко и протяжно, Лара проснулась. В распахнутых глазах виднелись отголоски страшного сна, она еще не понимала, что она и где она…

Я обнял её, крепко, так чтобы почувствовала даже сквозь свой непрекращающийся кошмар:

– Тише, маленькая. Тише.

Она действительно была маленькой, похожей на фарфоровую статуэтку. Белая кожа, огромные синие глаза, точеная фигурка. Какой нормальный мужчина откажется от такой девушки?

Вот и я не смог и когда прохожие сворачивали себе шеи, провожая Лару взглядом, я испытывал странные эмоции – ревность, дикую, заволакивающую глаза алой пеленой, и чувство превосходства: моя!

Только была и другая сторона отношений – ночные кошмары. Они снились Ларе почти каждую ночь, она стонала и металась по кровати, а потом долго успокаивалась, всхлипывая и как в одеяло куталась в мои объятия.

Вот и теперь она зябко передернула плечами, так что соскользнула тоненькая бретелька ночнушки.

Я закутал Лару в плед и вышел, оставив дверь открытой. Так, чтобы она видела каждое мое движение, видела, что я не оставил её наедине со страхами. Открыл бутылку вина и вылил в кастрюлю.

Вскоре оно закипело. Запахло корицей и гвоздикой. Я почистил апельсин. Сок потек по пальцам, я не удержался и кинул в рот пару долек. Сладко!

Перелив глинтвейн в кружку, вернулся к Ларе:

– Вот, выпей!

По мне, летом лучше пить сангрию напополам с апельсиновым соком и с кусочками льда, но Лара мерзла, поэтому мы пили глинтвейн. Она высвободилась из шерстяного кокона и двумя руками обхватила кружку, поднесла к лицу, вдыхая горячий аромат. Губы тронула едва заметная улыбка.

В комнату ворвался протяжный, хриплый крик, напоминающий скрежет пенопласта по стеклу. Лара вздрогнула. Вино расползлось по простыне розовым пятном.

– Ну что ты, принцесса?

– Это звук… он из моего сна, – она снова задрожала.

Я резко захлопнул створки, так что звякнули стекла в старой деревянной раме:

– В море много звуков, – я постарался, чтобы мой голос звучал беспечно, – Может, это поет заблудившийся кит, а, может, смешиваются огромные массы воды… Скоро ты забудешь о своих кошмарах. Обещаю!

Лара кивнула. Не знаю, поверила ли. Она всегда кивала, что бы я ни сказал. И я снова порадовался собственному счастью: идеальная женщина.

Я присел на край кровати и обнял Лару.

– Ты полюбишь это место. Эти белые дома, широкие улицы, фонтаны. И синее-синее небо над ними. И море. Знаешь, иногда невозможно понять, где заканчивается одно, и начинается другое.

Лара снова кивнула.

Она приехала сюда, чтобы отвлечься от серости будней. Приехала в надежде, что смена обстановки прогонит кошмары. И делала все, чтобы это случилось как можно быстрее: устраивала заплывы в море, носилась по пляжу, выматывая себя движением, а в самый жаркий час бродила по сувенирным лавкам, напитываясь впечатлениями. Там я её и встретил: тонкую, стремительную. Смеющуюся наперекор всем бедам!

И теперь я качал её на руках, как младенца, пока испуганное выражение лица сменилось улыбкой.

А потом Лара снова задремала, доверчиво прильнув к моей груди. Её рот слегка приоткрылся, словно приглашая поцеловать эти розовые губы, но я побоялся нарушить и без того тревожный сон. Пусть отдохнет.

Уложив свою принцессу, поднялся на вершину маяка – много-много лет назад его перестроили под жилище. Мне здесь нравилось. Все под рукой. А, главное, никто не помешает. Я даже гостей не приглашал, так не хотелось нарушать это уединение. Лара была первой за много лет женщиной, которую я привел в свою крепость.

Миновав каменный постамент, я вышел на круговой балкончик. Внизу ворочалась темнота – волны подгрызали монолит. Они уже много столетий пытались обрушить скалу, но каменная твердь даже не вздрагивала под их ударами.

Глинтвейн остыл, превратившись в хмельной компот. Долетевший со стороны моря всхлип-стон заставил крепче сжать кружку. В ладонь впилась ручка, сделанная в виде горгульи.

Боль немного отрезвила. Глупо метаться в страхе из-за каких-то непонятных звуков, которые и день и ночь издает море.

Я оставался на балконе до рассвета. Засмотрелся на светлеющий край неба и вздрогнул, когда услышал сонное:

– Вот ты где…

Лара прогладила прохладный постамент и ойкнула, когда каменный круг чуть сдвинулся под её рукой:

– Зачем он здесь?

– Когда-то на него ставили керосиновые лампы. Давно, еще до газовых. И крутили… А я просто поддерживаю механизм в рабочем…

Лара не дослушала. Город у подножия маяка был интереснее и, перевесившись через перила, выдохнула восхищенно:

– Какая красота!

Я молча согласился.

Лиловый край неба словно выплеснулся на дома. Тени двигались, шевелились, отползали и бледнели, уступая место нежно-голубому. Пейзаж неуловимо менялся каждое мгновение. И только ровные синие линии оставались темными и густыми. От них веяло чем-то душным и пряным. Наверное, кошмарами, после которых просыпаешься весь в холодном поту.

Но золотые солнечные мазки наконец высветлили постройки, и тьма отступила. Еще несколько минут, и я пожалел, что темные очки остались в комнате, так ослепительно сияли выбеленные стены домов – чего-чего, а мела вокруг хватало, и много-много лет назад хозяйки стали соревноваться, у кого они чище и светлее.

Темные линии тоже изменились. Они превратились в ровные, вымощенные брусчаткой и булыжником улицами. Где-то широкие, такие, что два небольших авто могли легко разминуться, где-то настолько узкие, что встречным прохожим приходилось вжиматься в стены, а потом отряхивать с одежды побелку. Поэтому местные предпочитали светлую одежду. Туристы на их фоне выглядели яркими и вызывающими.

– Хочу туда! – раскинула руки Лара. Показалось, что она порывается обнять и город, и море, и весь мир впридачу.

– Все что угодно моей принцессе!

Лара приподнялась на цыпочки и звонко чмокнула меня в щеку. Я вдруг вспомнил, что забыл побриться.

– Пойду собираться!

Звук льющейся воды не перекрывал веселое щебетание Лары. Она то напевала, то восхищенно охала – видимо, выглядывала в окно и любовалась видами. Я мог только порадоваться, что кошмары отступили так быстро, обычно она после них два-три дня ходила сама не своя, огрызалась по малейшему поводу, срывалась в истерику или просто плакала, уткнувшись в подушку.

Решение привезти её на маяк оказалось правильным: море, солнце, отдых и песни местных жителей излечат любую хандру.