Александр Блэйн - Он был богом. Зарождение

Шёл обильный дождь. Верх города был покрыт тёмными тучами. Он наполнился туманом, где виднелся блёклый отблеск уличных фонарей. Лишь вспышки молнии ярко светили посреди тучного неба. Улицы были переполнены. Это был сплошной кошмар. Идя по тротуару, в собравшихся от стекающей воды лужах виднелись отражения бегущих людей, с лиц которых одна за другой стекали капли воды, кожа покрылась мурашками, а одежда, промокшая насквозь, гнала их. Каждая живая душа, находясь в самых недрах толпы, расталкивала всех и вся, лелея остывающую надежду поскорее добраться домой и скрыться от этого ужасающего ливня. Себастьян шёл спокойным, размеренным шагом, рассекая лужи, одежда прилипла к телу, а дрожь пробирала насквозь, мокрые волосы облегли голову, вода текла рекой. Он не обращал ни толики своего драгоценного внимания, которое было уделено последующим событиям, на то, что происходило впереди, а лишь шёл вперёд, опустив голову. В глазах мелькал асфальт и капли дождя, ударяющиеся об него. Ему удалось достаточно неторопливым шагом пройти улиц с 10, пока Себастьян не остановился посреди тротуара, осмотревшись вокруг с мыслью и очень далёким, но всё же ощутимым чувством горести, какую прелесть на его плечи возложено уничтожить. Его раздирали чувства долга и сожаления, но, вспомнив предыдущие ошибки, он напрочь отбросил любые мысли и целеустремлённо собрался продолжить путь к месту, где всё и началось, каким бы тяжёлым он ни оказался. Сколько же мы создали, и всё напрасно… Какой великий город, его величие так и сияло. Себастьян знал, для чего всё это нужно, и это согревало душу, ибо потом этот город воскреснет с ещё большей силой и засияет так ярко, как никогда прежде. И имени ему не будет, ибо человеческие имена слишком примитивны для него. Он любит этот мегаполис, именно поэтому и предстоит очистить его от скверны, дьявольщины, содомии, что пленили всё вокруг, как и весь мир.

Себастьян продолжал идти всё тем же размеренным шагом, пока не добрался к самим небоскрёбам. Его взгляд был полностью прикован к ним. Безоговорочно, будто вокруг всё растворилось или напрочь исчезло, и даже мелькающие в поле зрения тени испуганных людей не могли его убедить в обратном. Это тот взгляд, который мы часто можем наблюдать в фильмах, где главный герой одержим какой-то целью или мечтой, путь к которой совсем близок и нужно только протянуть руку, чтобы его схватить. Оказавшись там, он мельком окинул все здания острым взглядом и с полной уверенностью направился прямо к Sky Buildings.

Себастьян поднялся наверх и вышел на крышу – его взору открылись просторный город и тёмное, тучное небо, которое не закрывали никакие здания, – подошёл к краю. Город светился, он выглядел до безумия ослепительным. Опустив голову, его взор устремился прямо к жителям его, а с уст сорвался лёгкий стон, за которым прозвучали слова: «Свершится предначертанное. Да будет воля Твоя, и прости Ты грешников своих и направь свет Свой в души потерявшие». Он перекрестился и отступил от края. Себастьян поднял руки к небу, глубоко вдохнул и, подержав воздух внутри, выпустил его. Небо стало сгущаться над городом, поднялся сильный ветер, над Себастьяном пролетел самолёт. Он летел в аэропорт, люди внутри спали, и их сон был мирным и спокойным, а единственный насущный для них вопрос – это встреча с родными или работа или просто отдых. Беды им ничего не предвещало. Себастьян взмахнул руками, двигатель загорелся, а крыло поклонило вниз. Самолёт спикировал в стоящий рядом небоскрёб. За спиной прозвучал знакомый голос:

– Себастьян, – закричала Карина.

Себастьян повернулся к ним.

– Вы? – холодно спросил он. В этих словах не было ни эмоций, ни чувств, абсолютно ничего, кроме полного безразличия, которым он так и пестрил.

Ему поистине было всё равно. Казалось, будто он не знал даже, кто они такие. В глубине души, где и остались тончайшие осколки отблесков их эфирных образов, может, что-то и щемило, но это было настолько мизерным, что теперь они определённо были чужими. Уже Себастьян не тот, кого они знали и кого ожидали увидеть. И здесь дело даже не в его интонации или совершённых поступках, а в пустом взгляде, который всегда ярко горел любовью. Для Себастьяна всегда имели значение чужие чувства, переживания, каким бы далёким или плохим ни был этот человек, поскольку ему как никому другому знакомо истинное чувство боли, именно поэтому он всегда обращал внимание на эмоции других, их взгляд и поступки. И всё это всегда он выражал своими отверженными глазами, готовы к полному самопожертвованию, но на этот раз им так и не посчастливилось рассмотреть что-то, кроме пустой, бесчувственной бездны, от которой и кровь в жилах стыла.

– Мы, – спокойным, но разочарованным тоном произнёс Марк. – Мы были у тебя дома. Что произошло? – Он смотрел на Себастьяна, не зная, как ещё задать вопрос. – То, что мы увидели. Мы стали тебя искать. Я тебе звонил, но ты не отвечал.

– Себастьян, что произошло у вас? Сабина…

– Да, знаю, – ответил Себастьян, – она мертва.

– Но как? – с выражением ужаса на лице и трепетом в голосе спросила Карина.

– Я её убил.

Они замерли и лишь молча посмотрели на Себастьяна. Это всё, что им удалось сделать. Это и понятно, ведь услышав что-то, хоть отчасти похожее на это, можно в секунду покинуть бренный мир. Это был молчаливый, остолбеневший взгляд, словно они встретили василиска. У них напрочь отбило речь, ведь даже верить в эти слова или воспринять Себастьяна как безумца, несущего несусветный бред, поставило их на распутье, где любой вариант ведёт в пропасть.

– Не неси ерунды, – завопил Марк.

Удар, всё летит, огонь, и небоскрёб горит, он падает. Наклонился в сторону. Вниз полетел хвост самолёта, а за ним и всё здание начало рушиться. Но им было всё равно, они даже не смотрели. Всё их внимание было приковано к Себастьяну.

– Я убил её, застрелил.

Карина стояла и молча, оторопев, смотрела на него. Она была в ужасе. Себастьян ли это?

– Этого не может быть, – она упала на колени и горько заплакала. – Зачем? – разразилась Карина в ужасном крике, посмотрев на него. – Зачем? Это же шутка, да? – Её крики периодически менялись воплями, вопросами и смехом. Походило на безумие.

Себастьян же и дальше молча смотрел на них без единого проявления хоть каких-то эмоций, кроме безразличия, если его можно назвать эмоцией. Чувств не было. Боли не было. Он осознавал, что заставил их пережить, но это не более чем просто понимание, поскольку какого-то раскаяния или сожаления оно не несло, что делало его ещё большим монстром. Он даже не знал, он ли это, и вообще, кто такой он. Карина бросилась на него и хаотически начала наносить удар за ударом, раз за разом всхлипывая слезами и бормоча что-то про себя. Он никак не мог услышать, что она говорила. Это была какая-то несвязная речь, полная слёз. Себастьян смотрел на неё, но не видел, будто сквозь стакан или бутылку. Она стояла далеко, вся в тумане. Карина подняла голову и, смотря прямо в глаза, сказала сквозь слёзы: