Натали Винд - Месть из 1995-го

– О, Егор, да ты знаком с латынью! – отозвался я, – это значит, «закон суров, но это закон». Где прочел такое?

– Да вот, в паблике, – отмахнулся Егор.

– Кто может объяснить, о чем это? – поинтересовался я.

Люблю заставлять свою Орду подумать. Но Орда сегодня была слишком ленива.

– Это о том, – продолжил я негромко, – что закон одинаков для всех. И о том, что незнание не освобождает от ответственности.

– Прям для всех? – с издевкой переспросил середнячок-троечник Савостьин, – а что ж когда мой батя скорость превысил, ему штраф, а когда мажорики на своих тачках под кайфом гоняют, это ничего.

Савостьин явно был задет за живое. Он был из небогатой семьи и тема «мажориков» и денег его трогала до глубины души. Ох, не о том думает мальчик. Мечтает, как бы все отнять, да поделить. Мало кого такие раздумья доводили до добра.

– Это уже не ко мне вопросы, – сухо ответил я, – во времена рождения этой фразы люди верили, что закон будет един для всех и все будут подчиняться законам.

Тут в класс ввалились гонцы с банками краски и кипой газет. Газеты выскользнули из их рук и рассыпались по полу. Отдельные листы, подхваченные ветерком, закружились между партами.

Это происшествие разрядило атмосферу, мои ребята побросали телефоны и бросились собирать газеты. Тени зависти и раздражения развеялись, движение развеселило всех, обернуло легкой шуткой почти назревший конфликт.

Я присоединился ко всем. Собирая газеты, я обратил внимание, что все они датированы июнем девяносто пятого.

– Что там у вас смешного? – заглянула через плечо любопытная Милашевич.

А я как будто вынырнул из прошлого – вдруг вспомнил и тот сентябрь, и свою первую линейку, и учительницу.

– Вы так улыбались, я думала что-то смешное.

– Я в девяносто пятом в первый класс пошел, вот, вспомнил.

– А вы в этой школе ведь учились?

– Да.

– Зашквар, – хмыкнула Милашевич.

– Нормально, – отозвался я.

Начали и закончили без происшествий. Покрасили обе батареи, свернули в мусор газеты, замочили кисточки и отдали обратно Ольге Петровне. Я предложил всем колы или холодного чая, но у Орды были свои дела, они торопились в лето, к беззаботным подростковым приключениям, к солнцу и душному покою июльского полдня.

Я закрыл окна, опустил тюль и с радостью закрыл кабинет на два оборота. Отпуск. До середины августа я совершенно свободен.

После прохладных коридоров третьей гимназии уличный зной ощущался еще острее. У меня на секунду перехватило дыхание, в горле сразу же зацарапал песок. Благо, совсем рядом магазинчик с напитками. Я спешил через дорогу к нему, как к оазису. Расплатился, нетерпеливо открыл бутылку, неловко облившись, выпил залпом половину.

И услышал негромкий, приятный смех.

– Вы так спешили, у вас вся рубашка мокрая.

Рядом стояла припаркованная «шеви». С водительского места, приоткрыв окно, на меня смотрела темноволосая, голубоглазая девушка. Она открыла бардачок, перегнулась через сиденье и подала мне в окно пачку бумажных салфеток

– Возьмите, вам пригодятся. Извините, что смеялась.

– Ничего, – улыбнулся я, – просто торопился. Высохнет, жара-то какая! Спасибо, салфеток не нужно.

Я хотел добавить что-нибудь, но не нашел слов и попрощался. Иду вдоль тротуара и слышу за собой шуршание шин.

– Как вас зовут? – у незнакомки было игривое настроение и она явно никуда не торопилась.

– Так со мной девушки еще не знакомились, – усмехнулся я.

– Все бывает в первый раз, – заметила собеседница, – садитесь, подвезу.

– Нет уж, – отказался я, – лучше продолжим общение на нейтральной территории.

Вскоре мы уже сидели в летнем кафе неподалеку. В отделке веранды было много голубого и белого, от чего тот знойный день почему-то казался прохладнее. Незнакомка попросила у официанта безалкогольный мохито и мороженое, а я, особо не думая, заказал то же самое.

– Лизавета, – лукаво улыбнувшись, представилась девушка.

– Роман. И давай сразу на ты.

Мы шутливо чокнулись и сделали по глотку.

– Прохладный, это прекрасно, – облегченно выдохнула Лиза, – а скажи, кем ты трудишься? Медик или педагог?

– Учитель, а как ты догадалась?

– У меня есть теория, что врачей и учителей очень легко узнать в толпе. Эти профессии накладывают отпечаток на внешний вид. Ты можешь быть хоть в байкерском прикиде, но я всегда узнаю, кто ты на самом деле. Что ты преподаешь?

– Русский и литературу.

– Я любила в школе эти предметы. У нас была хорошая учительница. Думаю, много зависит от учителя, – она удобно облокотилась на спинку стула и прищурилась, – насколько он сумеет заинтересовать, настолько ты полюбишь предмет. Знаешь, какое произведение мне больше всего нравилось в школе? «Преступление и наказание».

Лиза улыбнулась, ожидая реакции.

– Необычно, – удивился я, – в основном все вспоминают «Войну и мир» или «Мастера и Маргариту».

– А мне нравилось читать детектив про убийство старушки, – фыркнула Лиза, – было интересно, сознается Раскольников, или нет? Настигнет ли его закон или карма? Очень хотелось подсмотреть, но я честно держалась до конца.

– Наверняка с такой любовью к детективам ты стала юристом или следователем?

– Нет, – отмахнулась девушка, – я фотограф. Хотела стать экономистом, но вовремя поняла, что совсем не так представляла себе экономистов.

Принесли мороженое. Мы замолчали на минуту, поглощая холодный десерт. Я заметил тогда, что даже молчать с Лизой было приятно.

Где-то в глубине кафе играла музыка. Я долго вслушивался, прежде чем понял, что это «Маленькая страна». Исполняла её в свое время певица Наташа Королева, а сейчас она мелькает только в скандальных телешоу. Именно «Маленькая страна» была хитом дискотек у старшеклассников, когда я был даже младше своих нынешних учеников.

– Рома! Роман!

– Отвлекся на мелодию, – извинился я, и признался, – не поверишь, но сегодня меня просто преследуют отсылки к девяносто пятому году. Газеты, эта песня…

Лиза понимающе покачала головой.

– Ясно. Ты удивишься, но я родилась в девяносто пятом. Так что, твои приключения еще не окончены.

– Ну, так и день не окончен.

– Хочешь, закончим его вместе? – вдруг предложила Лиза.

Мы не только завершили вместе этот день, но и встретили новый в моей квартире.

У меня прохладно даже в сильную жару. Если лечь на разложенный диван в единственной комнате, головой к окну, то можно было видеть кусочек темного неба с россыпью звезд. Пока Лиза рассматривала созвездия, запрокинув голову, я изучал затейливую татуировку под ее левой грудью.

– Фотоаппарат, маска, розы, кисти, арфа. Ты, я вижу, разносторонняя личность.

– Я сделала ее после того, как бросила учебу. Чтобы было не так обидно. Трудно признать, что сделал неверный выбор, а так я показала себе, ради чего оставила экономику.