Игорь Сурков - Исчезновения в Гальштате

Кстати, характерно, что только он имел такую почти ласковую кликуху среди ребят в девяносто шестом. Ну, еще, правда, есть у нас учительница по физре – Леночка. А так все учителя и воспиталка имеют в лучшем случае прозвища нейтральные. Я несколько раз пытался выяснить, кто же, собственно, так назвал нашего нового историка, но безуспешно. Хотя есть версия, что это был наш Витямба. Он вообще горазд придумывать клички. Поразительно, что все его клички всегда прилипают к их объекту так намертво, что человек уже и из детдома выпустился по возрасту, а кличка все с ним продолжает жить. Я думаю, что это у Витямбы такой настоящий филологический дар. Недаром он и по английскому лучший во всей школе.

Но вернусь к Игоряше.

С его приходом внеклассная жизнь в нашем заведении начала очень резко меняться. Правда, мы сначала этого не заметили, а вот некоторые учителя (и особенно Альберт Моисеевич) – да. И это даже удивительно, что наш старенький бывший директор, который давно уже на пенсии и который и создал когда-то, чуть не тридцать лет назад, наш детский дом именно в том виде, в котором он функционирует и поныне, который заложил все его основы, выработал традиции и методы работы с детьми, именно он первым осознал, что символизирует приход в девяносто шестой такого новатора и разрушителя всего окостеневшего и неэффективного, как Игорь Дмитриевич. Причем Альберт Моисеевич, который почти всем учителям говорил «ты» и даже директора называл Женя, Игоряшу всегда называет только на «Вы». Причем явно не из некоторой от него отстраненности, а из-за огромного уважения, которое он испытывает к Игоряше. Когда на педсовете неугомонная Химоза предъявляла Игоряше очередные претензии (якобы он своими действиями разрушает многолетние традиции проведения тех или иных мероприятий), Альберт всегда говорил, что вообще-то такую форму этого праздника придумал когда-то именно он. И он же считает, что в современных условиях это стало уже устаревшим и стало восприниматься детьми как что-то скучное. Что невозможно палками загонять современных детей на повторяющиеся из года в год однотипные концерты, экскурсии и встречи с ветеранами. Альберт требовал изменений того, что сам же когда-то создал. А Игоряша оправдывался, что он не собирается ничего из прежних традиций ломать. Что Химоза его не так поняла. Он всего лишь старается сделать внеклассную, как, впрочем, и классную жизнь детского дома, занимательной для ребят.

Все эти сведения нашим девятым классом были получены, естественно, через всегда бывшую в курсе всего Машку, которая, как обычно, “и не думала подслушивать”. Всего в нашем классе было только три девчонки: многодетная сестра Люба Лапушкина, красотка Кристинка и эта самая Машка. Она была довольно полненькой, носила очки на маленьком носике и целых три ряда колечек в правом ухе. Она не была такой стандартизированной вылизанной куколкой, как Кристина, и не обладала такой невероятной миловидностью и улыбкой Джоконды, как Любочка. Машка была совершенно иным типом. Впрочем, как это ни странно, все наши девочки, хоть и обладали совершенно разными характерами и темпераментами, прекрасно друг с другом ладили, что нельзя сказать обо всех остальных классах нашего детдома.

Машка была из семьи потомственных наркоманов. Она никогда этого не скрывала, даже частенько бравировала своим брутальным происхождением. При этом она частенько повторяла своим низким деловым голосом:

– Это счастье, что я оказалась в казенном учреждении, это просто счастье! Иначе я бы уже давно была на панели или в каком-нибудь притоне!

Все это Машка произносила таким интеллигентным тоном, что было совершенно очевидно, что с такой опытной и рассудительной девицей такого точно никогда не могло бы произойти. Для придания себе еще большей оригинальности Машка рассказывала и про своего старшего братца, который, по ее утверждению, «полностью переселился в иную реальность и там застрял навсегда». Витямба, естественно, давился со смеху от Машкиных перлов и постоянно ее пародировал. Он надевал на кончик своего носа чьи-нибудь диоптрические очки, вешал себе на нас проволочное кольцо и сообщал всем совершенно Машкиным грудным голосом:

– Это счастье! Это настоящее счастье, что я нахожусь на помойке. Потому что мой брат недавно немного повесился, и все из-за того, что он не живет на помойке…

Ну так далее, все в таком роде. Но Машка, когда видела Витькины пародии на себя, только говорила все тем же грудным деловым голосом чрезвычайно опытной и много повидавшей женщины:

– Какой-то детский сад! Утренник дошколят.

…Первым же мероприятием, которое организовал у нас Игоряша, был конкурс чтецов юмористических рассказов. Идея его возникла из ничего. Просто как-то в седьмом у Сашки Лапушкина классе заболела литературичка. Игоряша тогда еще не был их классным руководителем. Он был еще на испытательном сроке, и классное руководство ему, естественно, доверить не могли. Короче, литературичка заболела, и завуч попросила заменить ее и провести в седьмом урок истории. Но, придя в класс, Игоряша выяснил, что по литре они проходят Чехова. “Му-му” там, что ли… Игоряша сказал, что истории не будет, а будет, как по расписанию, урок литературы. Но так как он к уроку не готовился, то и опрос вести не будет. Просто он почитает ребятам один рассказ Антона Павловича Чехова, а они просто тихо послушают. И насладятся прекрасным русским языком великого писателя. Он достал свой навороченный планшет, быстренько нашел в нем какой-то текст и начал читать. Рассказ назывался «Оратор». Там один мужик, еще до революции, должен был речь на похоронах сказать про одного чиновника, но перепутал покойника и рассказывал про другого мужика. А тот, про которого он говорил, тут же рядом, у могилы, стоял. Сашка Лапушкин и его лучший друг Женька потом множество раз пытались передать, как Игоряша им читал. Особенно то место, где Игоряша, говоря об облагодетельствованных покойным чиновником детях и сиротах, внезапно поцеловал Женьку в затылок. А потом, правда, в угол сплюнул. Короче, они ржали как сумасшедшие! И все группы девяносто шестого детского дома потом хотели знать, почему седьмой хохотал так долго и мощно, что в кабинет литературы пришли одновременно директор, завуч и даже Химоза. Все думали, что у детей приступ какой-то. Женька пытался показать, какие рожи строил Игоряша, когда читал то за одного, то за другого персонажа, как он интонировал на разные голоса и, несмотря на то что весь класс просто умирал со смеху, умудрился даже ни разу не улыбнуться. По информации Машки, директор хотел объявить Игоряше выговор за нарушение дисциплины, но за него вступилась наша другая историчка, очень авторитетная Людмила Сергеевна. Она спросила директора: «А за что Вы, собственно, хотите наказать Игоря Дмитриевича? За то, что теперь весь седьмой класс начнет понимать и ценить великого писателя? Так за это ему надо благодарность объявлять». В общем, выговор не состоялся. Но и тема не рассосалась. Витямба и Ромка Аверьянов из нашей группы набрались смелости и попросили Игоря Дмитриевича и в нашем классе провести внеклассный урок литературы. Типа у нас все очень любят Чехова и мечтают услышать «Оратора». Игоряша тут же нашелся и предположил, что самым большим почитателем чеховского стиля в нашем классе наверняка является Александр Медведев. Но он подумает, как можно удовлетворить наше любопытство и внезапную любовь к русской классической литературе.