Игорь Сурков - Исчезновения в Гальштате

…А вот почему девочки нет у меня – этого я не знаю. Я, конечно, не так неотразим внешне, как Витямба, и не имею такого авторитета интеллектуала и столь ярко выраженной жизненной перспективности, как Ромка, но все же я не так уж и плох внешне. Я высокий, а это среди детдомовцев, потребляющих белковую пищу в меньших объемах, чем их домашние сверстники, редко встречается. И я хоть и не так силен, как Медведев или Руслан, все же вполне хорошо развит физически. Самооборона, скалолазание, футбол не являются для меня чем-то священным, как у Медведева, но я всем этим занимаюсь. Правда, без особого энтузиазма. Ну, прыщи, конечно, бывают, но все же не так они меня мучают, как Руслана. Еще у меня один недостаток – это немного кривой зуб сбоку слева на верхней челюсти. Он как будто бы немного завален из общего ряда. Но этого почти не видно. Только если я очень громко хохочу и широко открываю рот. Но я очень редко так хохочу. Для этого почти не бывает повода.

У меня, конечно, тоже есть любимые предметы в школе. И это не физра, как у девяноста двадцати процентов наших пацанов. И не труды, где надо прикладывать не голову, а руки. Ну, конечно, я, как и все у нас в девяносто шестом, люблю уроки истории. Но это и так понятно: Игоряша!.. Но все же самые мои любимые предметы – это литература и музыка. Мне нравится читать. Особенно как раз художественную литературу. По этому предмету у меня всегда одни пятерки. Сашка Медведев, который вообще не читает книг, всегда перед литрой просит, что бы я ему коротенечко пересказал, че там в этом «Евгении Онегине» или в «Отцах и детях». И стихи я тоже люблю. Пушкина много читал и Есенина. Очень люблю стихи про природу и разные времена года. Так хорошо и приятно все это представлять в голове!.. И мечтать о том, что это все происходит со мной и что я хожу по влажным осенним полям, перепрыгиваю в лесу через лужи или валяюсь на печной лежанке, заложив руки за голову, и хочу сейчас встать, велеть запрячь санки и прокатиться по заснеженным полям и лесной дороге, окруженной заметенными снегом, сверкающими, как белые брильянты, высокими елями… А вечером девушка в голубом платье будет играть на фортепиано, а я буду сидеть поодаль и любоваться ею. И на ее лоб будет спадать локон светло-русых волос, и она будет поправлять его и смотреть на меня немного украдкой и потаенно…

…И еще я очень люблю музыку. Современную, вообще-то, тоже. Но все же больше всего классическую. Я полюбил ее еще в детстве, когда на музыкальных занятиях нас, малышню, готовили к концертам и праздникам. Даже тогда мне нравились эти звуки, льющиеся из большого черного пианино. И я отказывался петь со всеми песенку или подыгрывать музыкальному работнику на металлофоне или на бубне. Мне казалось, что наш нестройный хор и фальшивые звуки примитивных инструментов только портят эти волшебные, то веселые, то торжественные, то грустные звуки, льющиеся из пианино. Мне нравилось слушать. И если в помещении группы, пока мы все играли в машинки и строили из конструктора, играло радио, я всегда к нему прислушивался. Если воспитательница или нянечка пытались его переключить на что-то другое, я устраивал крик и требовал вернуть «песенку» назад. Два года тому, когда я уже учился в седьмом классе, к нам пришли преподаватели из музыкальной школы и предложили нам по доброте душевной, кто хочет, начать заниматься музыкой. Я к тому времени постоянно ходил на наш детдомовский хор. Но тут предложили не просто петь, а предложили индивидуальные занятия по обучению игре на музыкальных инструментах. Можно было выбрать один какой-нибудь, но я попросился на два – фортепиано и гитара. Преподаватели приходят к нам раз в неделю, и некоторым, включая и меня, разрешили тренироваться на инструменте и в другое время. По вечерам, когда в актовом зале пусто, я сажусь за пианино и разучиваю гаммы и пьесы, которые мне дает учительница музыки. Ее зовут Валерия Ильинична Лежебрух. Ей на вид лет тридцать пять, наверное. У нее короткая стрижка с неровной челкой на круглом лице, одновременно грустные и счастливые темные глаза и костистые кисти рук. Она часто берет меня за руки, как бы поправляя их, и тогда мне делается так волнительно и хорошо, что я перестаю следить за нотами и много ошибаюсь. Но она всегда добра ко мне и никогда меня не ругает. Только иногда поправляет:

– Саша, будь внимательней. Тут же в нотах все написано: легато. А ты играешь стаккато. И не злоупотребляй, пожалуйста, педалью.

А год назад я стал еще ездить в музыкальную школу на отдельные уроки. Я узнал у Валерии Ильиничны, что в музыкальной школе есть групповые занятия по сольфеджио и музыкальной литературе, и попросился туда сходить послушать. Она сказала, что меня вряд ли туда пустят. Там сформированы группы по классам обучения, и все эти занятия платные. Сама она приходила к нам в детдом и учила нас бесплатно, просто от доброго сердца. И я знал об этом и ценил наши с ней занятия очень. Разве можно не выучить задание, если человек приехал в свое свободное время и задаром, чтобы тебя учить такой прекрасной штуке, как музыка! Я старался. Еще и потому, что мне очень хотелось, чтобы Валерия Ильинична видела, что у меня получается и она ездит к нам не просто так. Что и у нас тоже есть успехи.

Но мне так хотелось попасть в музыкальную школу, чтобы хоть посмотреть, что это такое и как там все происходит, что я не послушался ее и, узнав, где эта самая музыкальная школа находится, пошел в нее пешком. Правда, оказалось, что само здание находится почти в самом центре города, очень далеко от нашего отдаленного Заводского района. Проездных нам не выдают, только тем, кто уже после девятого класса поступает в техникумы или колледжи. Зачем ребенку проездной, если он обязан находиться на территории детского дома, а школа – в соседнем здании? В маршрутку меня не пустили. И я пошел пешком. Только через полтора часа я дошел до места. Уже вечерело, и двухэтажное небольшое задание музыкальной школы подмигивало мне желтоватыми зашторенными окнами. Я постоял невдалеке и посмотрел, как из дверей время от времени выходят ребята с нотными папками, некоторые в сопровождении взрослых, бабушек. Многие несли скрипки в футлярах или гитары в чехлах. Я наконец-то решился и пошел внутрь. В коридоре было много банкеток и ожидающих своих детей родителей. Я прошел мимо них и уперся в гардероб.

– Давай свою куртку и шапку в рукав засунь. Потеряется – сам будешь искать.

Я снял куртку и отдал ее пожилой гардеробщице в синем халате. Раздался звонок, и из классов стали выходить небольшими группками дети. Я примостился в сторонке у окна и осторожно наблюдал, как взрослые достали свертки с бутербродами и печеньем и термосы и начали подкармливать ребят. Другие просто болтали между собой, смеялись. У всего этого здания была какая-то невероятная, еще неведомая мне звуковая палитра. Из разных комнат доносились звуки самых разных инструментов: пианино, виолончель, несколько флейт одновременно. И все они играли каждый свое, но при этом весь этот хаос звуков совсем не казался мне какофонией. Наоборот. Мне нравилось это слушать. И казалось, что это очень здорово, когда на двух этажах во всех комнатах одновременно учатся играть так много людей!