Кристина Синдаловская - Нейкед ланч с мистером Овером

– Естественно. Иначе, мы бы с Вами здесь и сейчас не разговаривали. Но, давайте, всё же, вернёмся к нашему мистеру Оверу.

Я в тот вечер была сильно пьяна. Не подумайте обо мне плохо! Я не пьяница.

Просто, в жизни каждого человека наступает момент, когда он не хочет дальше бороться, принимать какие-то решения, продолжать имитацию активной деятельности. Когда уже не помогают попытки переключиться на что-то другое, когда информационный перегруз так давит на мозг, что даже тело начинает сигнализировать – отключи меня! Именно в этот момент я напиваюсь. Просто иду в бар, сажусь в дальнем уголке, и тихо напиваюсь до того момента, пока вся эта мыслемешалка не остановится. Ну, а потом, меня тянет на подвиги.

– Да, я Вас понимаю.

– Да что Вы понимаете! Я Вам даже ещё ничего и не рассказала. Так вот, именно в тот самый момент, когда моё сознание уже было отключено, а подсознание начало свою бурную деятельность, он и появился. Я уже была готова покинуть это тихое место и продолжить вечер где-нибудь в более громком, переместившись в ночной клуб, пока ещё тело не выдало степень моего опьянения. Тогда-то, ко мне и обратился официант с просьбой подойти к одному англичанину за стойкой бара. Вначале, я была готова рассердиться, и послать всех подальше, решив, что меня приняли за проститутку. В конце концов, почему считается, что мужчине можно прийти в бар и напиться в стельку, а у женщины на это прав нет. Как меня достало всё это моралистическое долженствование! И не надейтесь, что я ищу в Вашем лице оправдания. Я успешная женщина, психолог, эзотерик, писатель, в конце концов. Но, у каждого человека есть проблемы, разница лишь в том, как он к ним относится. Я, как профессионал, могу одинаково беспристрастно оценить и свои проблемы, и проблемы пациента. Для меня кризисная ситуация – возможность ещё раз поработать над собой. Хотя в последнее время, у меня таких ситуаций, которые принято называть кризисными, просто не возникает.

-То есть, Вы хотите сказать, что пошли в бар, и приняли большую дозу алкоголя в качестве эксперимента над собственным организмом?

– Не совсем так. За столько лет практики помощи другим людям у меня выработалась определённая схема жизни, которая в определённый момент стала мне скучна. Я стала превращаться в автомат счастья. Каждая сбывшаяся мечта и достигнутая цель стали притуплять жажду. Жажду жизни и любви. И пресловутый вопрос: «Что дальше?» повис надо мною дамокловым мечом. Я оказалась заложницей своего успеха. Именно поэтому, мне и захотелось всё бросить, и найти для себя новое применения. Я стала работать над теорией игры.

– Вы хотите поговорить об этом?

– Ах, бросьте Вы эти ваши психоаналитические штучки, господин Наблюдатель! Мы же с Вами одной крови, в прямом и переносном смысле, дорогой коллега. Скажу Вам как психолог психологу, это крайне популярная ошибка всех профессионалов от Юнга – постоянная установка диагноза, диагноз нон-стоп, так сказать. Расслабьтесь же Вы, наконец! И выслушайте.

В конце концов, Вы – обычная проекция моего сознания, и просто обязаны меня выслушать. Нравится Вам это или нет.

– Я Вас внимательно слушаю!

– То-то же. Так вот, сделав первый раздражённый шаг по направлению к выходу, я неминуемо приблизилась к стойке бара, мимо которой лежал путь к выходу. И услышала, что говорит этот «англичанин». Англичанин цитировал «Охоту на Снарка», а бармен, плохо понимающий, что от него хотят, смотрел на него, как на говорящую статую. Возможно, ни о каком шовинизме и речи не было. Дело было в трудностях перевода.

«Экскъюз ми. Кэн ай хэлп ю?» – это были роковые слова. Я опять вляпалась в историю.

«Сделайте одолжение, переведите этому питекантропу, что я уже третий раз ему читаю великого Льюиса Кэрролла» – на чистом русском языке обратился ко мне англичанин.

– Насколько я могу ещё понимать, Вы, сударь, сами прекрасно изъясняетесь по-русски. Так ответьте мне, какого чёрта Вы хотите от бармена? Вы же цитировали ему это гениальное произведение на уэльском диалекте.

– Серьёзно? Обвиняйте в убийстве меня, в колдовстве, в слабоумии, если хотите, но в увёртках сомнительных и плутовстве, я никак не повинен, простите. Я в тот день по-турецки вам всё объяснил, повторил на фарси и латыни; но сказать по-английски, как видно, забыл. Это мучит меня и поныне.

Англичанин, по всей видимости, тоже был пьян, но язык его тела не выдавал степени его опьянения. И я решила предложить ему свою помощь, чтобы сопроводить его до гостиницы. В противном случае, дело бы точно закончилось дракой. Он расплатился по счёту, и мы вдвоём вышли из бара на улицу.

«Генри Джеймс Овер, эсквайр» – сказал он, нахально оперевшись, на моё плечо. Я сбросила его руку, фыркнув.

– Круто. Наверно, я должна быть впечатлена. Только эсквайра мне сейчас и не хватало, для полного счастья….

– Ваше имя Круто, мадам, или это ваша фамилия, мадам Круто?

Я повернулась к нему, взяла его за воротник, как кота за шкирку.

– Так, слушай, ты, эсквайр недоделанный, я не собираюсь заводить знакомство с пьяным английским придурком, даже если он и цитирует Кэрролла на чистом русском языке. Сейчас, я поймаю тебе такси, и ты поедешь восвояси, в полном неведении, кто я, и как меня зовут. На этом, моя миссия матери Терезы, будет окончена. Ты понял?

– I am sorry, Madame.

– Не мэдам, а мадмуазель.

– I beg you pardon. Примите мои извинения…. Послушайте, не обижайтесь! Вы же видите, я иностранец, мне всё у вас в новинку. Я немного увлёкся проверкой своей теории игры, выпил лишнего, и вовсе не хотел Вас обидеть. Прошу прощения за мою бестактность! Но, мне действительно, нужна Ваша помощь! Please, help me!

Генри Джеймс Овер прекрасно говорил по-русски. Его с юности поразила мелодика и глубина русского языка, и русской литературы. Благодарю Вас, Фёдор Михайлович, за то, что знакомство с Вами заставило миллионы людей выучить ваш родной язык! И избавило ваших соотечественников от нужды изъясняться на их тарабарском. Лень – истинный двигатель прогресса.

Ещё в колледже, друзья прозвали его Геймсом, сократив его двойное имя до одинарного. В Гарварде буква «с» потерялась.

«Вот где водится Снарк!» – возгласил Балабон,

Указав на вершину горы;

И матросов на берег вытаскивал он,

И подтягивал их за вихры.

«Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:

Вам отваги придаст эта весть.

Вот где водится Снарк, в третий раз говорю.

То, что трижды сказал, то и есть».

Где грани безумия пересекаются с границами разума? И кто имеет право определять эти границы для другого?

Недавно, я стала свидетелем забавного разговора в кулуарах одного психологического семинара, где психологи представляли свои программы и курсы. Один психолог, только что представивший свой курс «Встреча с Тенью», для людей с заниженной самооценкой, жаловался коллеге: «И всё-таки, в нашей работе есть какая-то двойственность! Помогая людям справиться с их страхами, мы сами же вначале вытаскиваем эти страхи из пациента, раздуваем их до невероятных размеров, а потом, забиваем их ему вовнутрь, да так глубоко, что последствия порой, неизвестны. Человек выходит после моего тренинга, накаченный положительными установками: «я всё могу», «весь мир принадлежит мне». И сталкиваясь с первыми же препятствиями, падает и увязает ещё глубже, чем до того, как пришёл за помощью. А мне для того, чтобы научить его пространственному мышлению, приходится заставлять его общаться с самим собою через Наблюдателя. Тем самым, провоцируя его на ещё более сложные расстройства, шизофрению, например. Скажите, коллега, а Вас порой не мучает совесть?» «Ничуть, коллега!» – ответил ему собеседник, «скорей, наоборот, удовлетворение. Это же наша работа. И она также состоит в том, чтобы пациент прошёл полный курс, а не решил все свои проблемы за один сеанс. Вы меня понимаете?».