Дион Форчун - Лунная магия

Над ним и надо мной образовалось облако, серебристое облако прозрачнейшей лунной дымки. Понемногу оно осветилось изнутри теплым золотистым сиянием и стало теплее. Это исходила от нас, от нашего соединенного магнетизма аура Изиды. Это то, на чем зиждется супружество. Продержавшись некоторое время, оно постепенно растаяло. Магнетизм, исшедший из нас обоих, впитала Изида. Малькольм, казалось, без сознания откинулся мне на грудь, но затем я услышала его протяжный вздох. Я уложила его на подушки, но рук моих он так и не отпустил. Я чувствовала, как взмокли его ладони. Мои были холодны как лед, так что я точно знала, куда был направлен поток энергии. Перевернувшись, он оперся на локти, снова схватил меня за руки и заглянул в лицо.

— Но ведь ты и есть Изида! — промолвил он. — Ты — Изида!

И он надолго замер, прижавшись лицом к моим ладоням.

Как долго он пролежал так, я не знаю. Довольно долго, пожалуй, около часу. Наконец, очнувшись, он сел, спустил ноги с ложа, обернулся и посмотрел мне в глаза. Он поднес мою руку к губам.

— Благодарю тебя, — сказал он.

Затем он присмотрелся к моей ладони, которую держал в руках. Ногти посинели, пальцы вздулись.

— Что у тебя с рукой? — воскликнул он. — Более мой, неужели это я?

Чуткие профессиональные пальцы нежно, не причиняя никакой боли, прошлись по всем сухожилиям, косточкам и суставам. Отложив в сторону одну руку, он принялся за другую. Малькольм-мужчина мог иметь какие-то проблемы с женщинами, но у Малькольма-врача проблем не было. Руки, обследовавшие мои ладони, были абсолютно чисты. Затем он взял обе мои ладони и сравнил их.

— Сейчас я сниму отек, — сказал он. — Сядь.

Я подсела к нему на ложе. Это был совершенно иной человек, по сравнению с тем, кто где-то из робости, где-то из принципа уклонялся от всякого близкого контакта со мной. Положив мою ладонь себе на колено, он принялся массировать ее так, словно натягивал перчатку. Его руки снова и снова перебирали каждую косточку, каждый сустав моих пальцев, переходя от кончиков ногтей по фалангам до ладоней. Я не отводила глаз от его лица. Он делал свою работу не глядя. Его глаза вперились в темноту с отсутствующим выражением. Он словно прислушивался к моей руке. Мне вспомнились его слова о том, что пальцам он доверяет больше, чем глазам. Затем одна рука была отложена в сторону, словно неодушевленный предмет, и та же процедура повторилась с другой. Облегчение было огромное; руки почти пришли в норму. Он снова сравнил их. За исключением нескольких алых ссадин на ледяной белизне кожи, ничто не указывало на то, как им досталось, а я было подумала, что одна рука вывихнута.

— Я их тебе еще завтра помассирую, — сказал он. — Они совсем холодные. Тебе холодно?

— Не совсем, — сказала я. — Это холод духовный. Энергия вышла из меня.

— Куда?

— Трудно сказать. Из тебя тоже выходила энергия?

— Да, совершенно определенно. У меня, кажется, понизилось кровяное давление, и я ощущаю странное умиротворение.

— Тогда она ушла к Богине. Ты чувствовал, как Она материализовалась?

Он встретился со мной взглядом.

— Я видел тебя в образе Богини, — сказал он тихо.

— Я Ее жрица.

— Какая в этом разница?

— Ты ведь не видишь меня сейчас как Богиню, верно?

— Я вижу тебя такой, как всегда.

— Как же это?

Он склонился над моими ладонями так, что я перестала видеть его лицо.

— Как Богиню, любовь моя, как Богиню!

Я оцепенела. Я была слишком ошарашена, чтобы что-то сказать. Кто же этот человек, и в какие тайны он проник?

— Был ли ты когда-нибудь за завесой? — спросила я.

— За какой завесой?

— В Доме Нейт.

— Боюсь, я не понял, о чем ты говоришь.

— Доктор Малькольм, как много вам известно?

— Ровно ничего. Я вам уже говорил.

— Вы не знаете этого так, как знаете анатомию и физиологию. Но в сновидениях, снах наяву и в своем воображении вы знаете все это. Все это суть проявления невидимой реальности.

Малькольм на мгновение замер.

— Боже мой, какая реальность? Неужели вы хотите сказать, мисс Ле Фэй, что мои… образы моего воображения имеют некое соответствие с невидимой реальностью?

— Именно так.

— Тогда помоги нам Господи! — вот все, что я могу сказать.

— Можете вы рассказать, каковы они?

— Это так необходимо? Вам они не придутся по душе.

— Неважно. С вами я могу быть беспристрастной, как хирург.

Он помолчал несколько минут. И наконец заговорил.

— Я не совсем серьезно воспринял ваши слова, когда вы подчеркивали трудность этой работы. Теперь иное дело. Однако я все время думаю, хорошо ли вы отдаете себе отчет, куда вы меня уводите? Или, вернее сказать, куда я веду вас, когда вы толкаете меня на этот путь.

— Да, отдаю.

— Хорошо, ловлю вас на слове. Я полагаю, вы знакомы с языком психоанализа?

— Да.

— Я подверг психоанализу свой сон о прозекторской, когда недавно обращался за консультацией. Предполагалось, что у него садистическая основа. Я однако, считаю, что это неверно, поскольку — хотите верьте, хотите нет, мисс Ле Фэй — садистские наклонности — это именно то, чего у меня нет. Я из себя делаю мученика — в этом моя склонность. Слов нет, характер у меня мерзкий, но именно потому, что я так чертовски раздражителен, в глубине моей души злобы нет и в помине. Но был еще один сон, который время от времени являлся мне всю жизнь. Этот сон не был проанализирован. О нем я не рассказывал ни одной живой душе. Он всегда приходит в канун какого-нибудь значительного события в моей жизни. Я не хочу сказать, что он пророческий. Это все вздор. Но он приходит, когда я нахожусь в стрессовом состоянии, например, в ночь перед экзаменом. Вот этот сон: в саду при лунном свете я закалываю кого-то ножом. Море крови. Я вхожу в храм через боковую дверь — все происходит в Египте — и выдаю себя за убитого мною человека, то есть за жреца этого храма. В главную дверь входит женщина — храм пуст и освещен одной лишь висячей лампой, как здесь, — она подходит ко мне и вздрагивает, увидев, что я не тот, кого она ждала. Я беру ее за руку и тащу за какие-то занавеси — Боже мой, вы спрашивали, бывал ли я за завесой — вы эту завесу имели в виду?

— Да.

Малькольм окаменел.

— Вы входите в Святая Святых, — подсказала я. — Что вы там видите?

— Ничего. Пустое помещение.

— И вы возводите жрицу в ранг богини.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Да.

— Понимаю, — сказал Малькольм немного погодя. — Но в этой жизни такого не может быть, вы сами знаете.

— Знаю. Та эпоха давно миновала. Эволюция ушла дальше. Ныне мы живем под знаком Водолея. Все перемещения совершаются в астрале. Вот почему в жизни религии на смену прежнему идеалу плодовитости пришел идеал безбрачия. Жрица возведена в астрале, доктор Малькольм.