Роман Арефкин - Зеркала и лабиринты

«Не бойся, старина Фрэйн», – сказал он, улыбнувшись и похлопав меня по плечу. – «Тебе нечего более бояться. Оставь все страхи и сомнения позади».

– Вот так он вам и сказал? – переспросил я, уже заканчивая очередную запись в блокноте.

Вместо ответа, Селак несколько раз кивнул, стыдливо отводя взгляд в сторону.

– Я буквально обомлел, парень… Тебе не понять. Но что-то дотронулось до моего, покрытого рубцами страха, сердца. Что-то буквально коснулось его, заставив меня на мгновение замереть, но лишь на мгновение, потому что в следующий миг я выдохнул и ощутил лёгкость, которую не испытывал так давно, что и припомнить не могу.

Я внимательно посмотрел на Селака, в этот момент его лицо выражало столь странную эмоцию, которая меньше всего увязывалась с отталкивающей грубостью лет, отпечатавшейся на коже сетью глубоких морщин. Я хотел бы зафиксировать этот факт в своём блокноте, однако у меня не было подходящих слов.

– Он ушёл, как ни в чём не бывало. А я всё стоял там, один на один с тем чувством внезапного покоя, силясь совладать с единственной, и, пожалуй, самой важной мыслью – что же делать теперь.

Селак окончил свой рассказ, снабдив меня столь исчерпывающими подробностями своей истории, из которой я словно придирчивый самелье извлекал отдельные нотки той информации, которую считал важной в своём деле.

Выходило так, что господин Фэйд, бесследно исчезнувший не так давно, имел обыкновение оказываться в столь разных местах и временах, что видеокамерам наблюдения в коридоре было вполне простительно не уловить его очередного исчезновения. Однако это понимание не снимало вопроса «куда же он исчез на этот раз?». Анализируя историю Селака, я приходил к выводу, что Фэйд, подобно охранителю человеческих судеб, появлялся там, где в нём больше всего нуждались, и очередное его исчезновение могло быть продиктовано делами столь важными, что мне и не следовало бы в них влезать. Но, в то же самое время, госпожа Сиро, супруга господина Фэйда, наняла меня, доверив мне это дело, и она ждала ответа на свой вопрос. Профессиональная этика диктовала мне требование идти до конца во исполнение своей задачи. Трудно поручиться за частного детектива, который проваливает своё самое первое дело, уповая на некие принципы. С другой стороны, всепрозревающий Фэйд не мог не предвидеть того обстоятельства, что его супруга не станет сидеть сложа руки в его отсутствие. И если он и ранее вёл такую вот жизнь, то почему госпожа Сиро обеспокоилась поиском ответов только сейчас? Она утратила веру?

Я вновь стоял в коридоре, окутываемый тьмой, светильники в потолке погасли. Единственный довольно тусклый, но тёплый, островок света озарял дверь квартиры сто тринадцать в противоположном конце коридора.

– Ты неисправим! – очередное язвительное замечание, брошенное в меня словно камень, доносится из самой глубокой тени в том конце коридора, что буквально утонул во тьме. – Ты наступаешь на одни и те же грабли, раз за разом, не зная, когда остановиться. А всё потому, что не слушаешь ни меня, ни здравого смысла!

Это Сапфир, мой заклятый друг, что извечно является в час высоких надежд, дабы преподнести мне чашу сомнений.

– Я думал, что уже не услышу тебя, Сапфир, – отвечаю я, оглядываясь во тьму, посылая туда свою улыбку. – Ты не остался и не дослушал историю господина Селака…

– Этот несчастный помешался. Что его слушать, бредни одни. Старик сбрендил и убедил себя, что этот пресловутый Фэйд был с ним при всех его невзгодах. То, что ты слушал его, говорит не в твою пользу, детектив!

Язвительное замечание сопровождается едким смехом, который, тем не менее, остаётся в пределах тени, скрывающей фигуру Сапфира.

– И тем не менее, – говорю я в полголоса, и вовсе не из-за страха потревожить кого либо, а скорее в силу понимания, что самые сокровенные мысли часто озвучиваются неотвратимостью поступка, – кто бы что не говорил, а слишком многие люди ищут его…

Дверь в квартиру за номером сто тринадцать теперь выглядит совсем иначе. Вместо стильной, блестящей поверхности на меня смотрит ветхая, пожелтевшая от количества лет, деревянная перегородка. Она держится на двух, хрупких петлях, не примыкая вплотную, и выпуская наружу тёплый, струящийся свет.

Вблизи двери слышится звук водопада, плеск кристально чистой воды, ударяющейся о камни, а еще – пение множества птиц, музыка ветра, играющего миллионами наполненных жизнью листьев в раскидистых ветвях деревьев.

Остановившись у самой двери, рука моя замирает в нескольких сантиметрах от испещрённой узорами поверхности. Если мне и суждено найти Фэйда, то это случиться с обратной стороны этой двери. Меня охватывает волнение, непостижимая смесь из тревоги, смятения, радости, спокойствия, должно быть, это то самое чувство, о котором мне говорил Селак, описывая свою последнюю встречу с Фэйдом.

Я подозреваю, что мне бы потребовалась едва ли не вечность, чтобы преодолеть это чувство, но в то же время я заставляю себя сделать шаг. Я толкаю дверь, она беззвучно проваливается, открываясь внутрь, льющийся оттуда свет буквально поглощает меня, я делаю шаг через порог, моя история завершается здесь…

Конец

В тысяча сто семьдесят-седьмом году (1177 г.) персидский поэт суфийского толка Фаррид Уд-Дин Аттар написал поэму под названием «Совет всех птиц» или «Речи всех птиц» 14 14 Речь идёт о памятнике персидской литературы XII века, за авторством Фаридда Уд-Дин Аттара, который именуется как «The Conference of the birds» or «Speech of the birds», название для своего произведения суфийский автор позаимствовал из Корана, из сутры 27:16, в которой речь идёт о том, как Соломон и Давид, вставши на путь пророков, получают повеление изучить язык птиц (примечание автора); сюжет которой заключается в том, что группа птиц отправляется в паломничество на поиски пера, которое Симургх (будучи королём всех птиц) обронил где-то посреди великого Китая. В своём поиске, птицы, в количестве тридцати, преодолевают испытания и беседуют с встречающимися им на пути очевидцами и, в конце концов, достигают горы, на которой гостил Симургх. Однако по достижении этого священного места, исследованные обстоятельства странствий «короля», позволяют птицам понять, что они сами и есть Симургх. Лингвистическая подоплёка этой кульминации еще и в том, что само слово Си Мургх означает тридцать птиц, сюжет же представляет идею о способности ищущего, не убоявшегося трудностей, отыскать сокровенное в самом себе.

Именно этот памятник суфийской литературы послужил идейным фундаментом для другого произведения, увидевшего свет уже в 1935 году в далёкой от земель Ирана Аргентине, вышедшее из-под «пера» уже совершенно другого мыслителя – Хорхе Луи Борхеса, и получившего название «Приближение к Альмутасиму» 15 15 «Approach to Al-Mu’tasim» by Jorge Luis Borges это короткое произведение в жанре мистического реализма, написанное в 1935 году и имеющее, помимо своего сюжета, примечательную форму повествования – словно критический очерк на вымышленное произведение литературы (примечание автора); .