Роман Арефкин - Зеркала и лабиринты

На полях первой войны, немцы, захватывая пленного, если и принимали вынужденное решение о расстреле, то делали это неспешно, с должной помпезностью, которую могли позволить себе в сложившихся обстоятельствах. В России Сайфер насмотрелся на казни через повешенье, и пришёл к выводу, что это был далеко не лучший способ умереть. В то же самое время, его родина, Англия, сковавшая статус мировой империи, ещё не так уж давно практиковала казнь через потрошение, виселицу и четвертование, что опережало все самые жестокие казни в Европе. Теперь в Англии тоже вешали. Что же касалось расстрела, то здесь «красным» можно было отдать должное. Они не устраивали из этого показное представление, выстраивая огневую группу и приказывая стрелять из длинноствольных орудий, целясь кто куда. Вместо этого, назначенный комиссаром «специалист» выводил приговорённого к месту казни, и в известный одному ему момент, вынимал пистолет, приставлял к затылку смертника и спускал курок. При таком исполнении, если всё шло как надо, приговорённый не успевал понять, что его существование подошло к концу и весь накопленный жизненный опыт выливался наружу в виде каши из размозжённого мозга и осколков костей черепа. Но даже при таком сценарии, когда ты понимаешь какая роль отведена именно тебе, невольно начинаешь задумываться о том, что может случиться, если что-то пойдёт не так, или если палач, в силу своей перверсии, решит импровизировать.

Холодный, липкий страх был рядом, сидел около Сайфера Митчелла, выкатив наружу язык, и лизал его сердце, ритм которого, тем не менее, оставался в пределах нормы.

Смертники часто просят о исполнении последней воли, которая, как правило, не блещет оригинальностью. Митчелл задумался, как бы тот комиссар Комаров отреагировал, если бы узнал, что его «идейный враг», перед лицом неминуемого, большего всего на свете хотел бы открыть свои рукописи и провести эту ночь в мире, столь бережно созданном его воображением. Наверное, скорее всего, комиссар счёл бы это ещё одним проявлением «буржуазной испорченности» о которой потом ходили бы самые скабрезные анекдоты.

Внезапно для всех, находившихся под замком, раздался звук отпирающейся двери. Внутрь вошли несколько вооруженных солдат, которые тут же оглядели пленников, убеждаясь что те продолжали пребывать в своей беспомощности. За солдатами вошёл офицер, из тех, кто помогал комиссару Камарову общаться с англичанами.

– Эй ты! Доктор! – мужчина скомандовал, очевидно не заметив, что Митчелл приютился в углу – Пойди сюда, нужна твоя помощь.

Сайфер поднялся с пола и подошёл к группе людей.

– Когда город брали, некоторые из наших были ранены. – пояснил мужчина – Этот человек с нами уже долго и не хотелось бы, чтобы он богу душу отдал.

– Это едва ли получится, – сухо заметил Митчелл – поскольку ваша идеология утверждает отсутствие бога, а город, как вы заметили ранее, под вашим управлением.

Мужчина обдумал услышанное, усмехнулся и кивнул.

– Гляди-ка, знает как и что к месту притянуть. Жаль тебя стрелять, но война есть война.

Сайфер не был тронут этим сомнительным комплементом.

– Где раненый? Что с ним случилось?

– Да кто ж его поймёт, без доктора. – выругался мужчина, кивая солдатам, чтобы те выходили из помещения – Нам нужно твоё мнение. Комиссар сказал, что поймёт, если ты откажешься, с тебя уже нечего требовать. Однако у меня такое чувство, что ты поможешь.

Лейтенант ничего не ответил, его взгляд соскользнул с собеседника и устремился в дверной проём. Мужчина-помощник комиссара улыбнулся.

Вскоре они уже шли вдоль знакомых Сайферу улиц города. В окнах некоторых домов был свет от керасиновой лампы или лучины – ещё более примитивного инструмента домашнего быта. Когда обитатели этих ветхих жилишь замечали приближение вооружённой группы, они тут же задёргивали окна плотными тканями, как того требовала светомаскировка.

Уже не в первый раз Сайфер признавал, что у «красных», в некоторых подразделениях, с дисциплиной всё было в порядке и несмотря на дефицит офицерского состава, они черпали заслуживающие уважения знания о военном деле. Неосязаемая, холодная длань недавнего противника ощущалась здесь, как никогда ранее. Пленный лейтенант уже не в первый раз ловил себя на мысли, что противник, которого его странна, в составе Антанты, победила несколько лет назад, обретал реальную возможность для реванша здесь, словно призрак убиенных армий возрождался и вселялся в этих, недавно ещё мирных, людей.

Митчелл так же обнаружил, что его вели тем же маршрутом, которым он прогуливался некоторое время назад, в ту странную ночь, когда ему явилось видение, которое он постарался забыть.

Вскоре, конвой вышел на ту же несуразную улицу, где лейтенант обнаружил то самое странное здание с одно дверью. Всё оставалось прежним, складывалось впечатление, будто перемены не посещали эти места. Митчелла привели в один из домов, где нашли своё укрытие люди. В небольшом домишке, под одной крышей ютились шесть человек, и один из них, по мнению «красных» был на пороге смерти.

Это был мужчина, зрелых лет, чрезвычайно худой. Он лежал на полу, обёрнутый какими-то тряпками, его лицо и всё тело целиком свидетельствовали об невыносимых мучениях. Причиной тому было пулевое ранение брюшной полости. Сайферу было достаточно осмотреть пострадавшего, чтобы прийти к неутешительному выводу. Рана была причинена двенадцать, если не больше, часов назад, и теперь раненый страдал от разлитого перитонита. С имеющимися в распоряжении «красных» медикаментами и скудным инструментарием, об операции не могло идти и речи.

– Этот человек умрёт. – констатировал Сайфер, без лишних обиняков, понимая, что кроме помощника комиссара, никто больше его не говорил на его языке. Однако, сказав это, лейтенант не без некоторого удивления обнаружил, что находящиеся рядом с раненым женщина и другой мужчина, изменились в лице, словно тревога в один миг трансформировалась в тяжелейшую степень печали. Для некоторых явлений не существовало языкового барьера.

– Что с ним? – спросил мужчина, стараясь выглядеть бесстрастным.

– Ранение повредило кишечник. Содержимое вылилось внутрь, началось обширное воспаление – перитонит. – объяснял Сайфер – Вот, видите как напряжена мускулатура брюшной стенки!

С этими словами лейтенант стянул одеяло, вновь обнажая живот раненого.

– Он сильно мучается, и температура очень высокая. Я, если честно, не знаю, как долго это продлится.

Мужчина-помощник комиссара дольше обычного переваривал слова англичанина. Затем он повернулся к своим подчинённым и издал несколько распоряжений. Сайфер не понимал, о чём шла речь, но он увидел, как взмолились женщина и мужчина – близкие раненого. Никто, впрочем, не обращал на них внимания. Солдаты подхватили тело раненого и довольно ловко, игнорируя его, усилившиеся многократно, стоны, вынесли на улицу.