Роман Арефкин - Зеркала и лабиринты

Видение исчезло столь же внезапно, как и появилось. Восстановив контроль над собой, Сайфер вновь выпрямился, удерживая свою книги в руках, и подняв взгляд вверх, словно бы пытаясь увидеть там, где бесконечные этажи библиотеки скрываются во тьме, образ чего-то определённого.

– Всё верно! – сказал Сайфер, словно отвечая на никем не заданный вопрос – Это и есть причина. Но скажи, могу ли я, кто ни разу в жизни не обременял твоё внимание просьбой, теперь, в предсмертные часы, просить об одном единственном, что таится у меня на душе?

Когда голос Митчелла стих, всё бесконечное пространство Вавилонской библиотеки содрогнулось от неописуемого, по своему характеру, голоса.

– Ты можешь просить меня, Сайфер Митчелл, об одной единственной просьбе, в час, предшествующий твоей смерти.

Сайфер некоторое время стоял неподвижно, прикрыв глаза он пытался угомонить кавалькаду бешенных мыслей, самой «резвой» из которых была идея – попросить отложить смерть, но вновь голос молвил, давая понять, что эта просьба невыполнима в силу противоречия самой сути вселенной. Тогда, помедлив ещё чуть-чуть, Сайфер Митчелл улыбнулся и сказал:

– В таком случае, я хочу просить о малом! Моя работа, «Парадис», как тебе должно быть известно, так и не была завершена. Я, все эти годы испытаний, что выпали на мою судьбу, находил в этой работе своё спасение, и посему ценю её как самое важное творение моей жизни. Разреши мне закончить мою работу!

В третий раз молвил голос:

– Сайфер Митчелл, я дарую тебе возможность закончить то, что ты считаешь работой своей жизни! Прими этот дар и иди с миром.

Когда Сайфер открыл глаза, он обнаружил, что Вавилонская библиотека исчезла, а он, в обнимку со своей книгой, лежал на заранее подготовленной подстилке из соломы в доме, где приговорённых содержали до наступления утра.

Часть 6

Казнь

Рассвет наступил неожиданно быстро, намного опережая ожидания приговорённых. Мужчины молчали, предпочтя оставаться наедине со своими мыслями.

Сайфер, проснувшись ещё до рассвета, потратил какое-то время анализируя то, что он счёл за крайне необычный, чудесный сон, произведённый воспалённым от страха грядущего – подсознанием.

Звук отворяемого замочного механизма словно «нож» ударил в сердце Митчелла, и ещё никогда ранее это клацанье металла не казалось столь уродливым.

Солдаты вошли внутрь в молчании. На этот раз они обращались с приговорёнными на редкость учтиво. Помощник комиссара тоже был здесь.

– Ну что, господа хорошие, – говорил он, и в его голосе слышались тревожные ноты напряжения – вот и пришла пора.

Они выводили приговорённых по одному, благо путь до места казни был близким. Митчеллу выпало право быть вторым. Расправа над первым из пленников не заставила себя долго ждать, что позволило лейтенанту предположить, что он всё же был прав, «красные» использовали скорый и довольно гуманный метод умерщвления. Но разительного облегчения это не принесло.

– Как ты думаешь, Митч, – впервые за последние несколько дней его товарищ спросил его, обращаясь минуя военное звание – почувствовал он что-нибудь, или нет?

Повернувшись к своему соратнику по несчастью, лейтенант увидел смотрящие на него, наполненные страхом, глаза. Это был сержант, достаточно молодой, не имевший боевого опыта до участия в «интервенции» Последние несколько дней оказали на него разрушительное воздействие, его виски поседели, вокруг глаз образовались нехарактерные для этого возраста углубления, в самих глазах укоренился животный страх.

– Следующий. – раздался голос одного из солдат, и в помещение вновь вошёл помощник комиссара.

– Это как-никак ты, Митчелл. – мужчина смотрел на лейтенанта, и в его взгляде угадывалась растерянность, пожалуй самоё тёплое из чувств, которое можно было пожидать от этого человека, обожженного братоубийственной войной.

«– Разве ты не помнишь? Разве ты не видел это?» – думал Митчелл, вставая с пола, и отряхиваясь – приводя свою форму в порядок. Ему так хотелось спросить мужчину о минувшей ночи, но он опасался, что тогда это приняли бы за попытку запутать нехитрый процесс казни.

Сайфер Митчелл шёл к месту, где его жизни суждено было оборваться. Солнце уже достаточно освещало пространство, чтобы можно было без труда различать предметы вокруг.

– Стоять. – раздался приказ, произнесённый на ломаном английском, слово, которое конвоир выучил, очевидно, по случаю.

Митчелл принялся отыскивать взглядом тело своего предшественника, но нигде его не увидел. Тогда, подняв взгляд и посмотрев перед собой, он увидел, что стоял напротив кирпичной стены, покрытой белой штукатуркой, осыпавшейся из-за большого количества пулевых отверстий. На определенной площади, вся стена была замарана кровавыми разводами, в некоторых местах, среди кровавых всплеск, были налипшие фрагменты биологического происхождения. Сайфер зажмурился, он вспомнил это место и понял, чего ему следовало ожидать в следующую минуту. Когда плотно сомкнутые веки погрузили его во тьму, обоняние частично переняло на себя восприятие – напомнив лейтенанту о отвратительном запахе крови и вообще – о смерти.

Звук взведённого механизма пистолета заставил сердце приговорённого остановиться, сжаться в комок, который, словно в попытке найти спасение, устремился к горлу, и благополучно застрял там, затруднив дыхание.

Секунда, другая, третья…. Ничего не последовало, и затаившийся на пике своего ожидания, Сайфер в конце концов выдохнул, издав при этом протяжный стон. Он полагал, палач, повинуясь своей перверсии, решил разыграть старый, известный в армиях всего мира трюк, заставив жертву вкусить мучения ожидания. Однако, выстрела так и не последовало и только теперь Сайфер осознал, что он не слышал ничего вокруг, как если бы его оглушило. Раскрыв глаза, он вновь увидел перед собой стену, но от неё уже не исходил отвратительный запах. Всё вокруг него утратило свои характерные свойства, и когда мужчина нашёл в себе силы, чтобы повернуться лицом к палачу, то обнаружил, что тот стоял с вытянутым в руке пистолетом, нацеленным в голову жертве, абсолютно неподвижен, даже дыхание не приводило в движение его грудь.

Осмотревшись, Сайфер обнаружил, что и другие люди во дворе, застыли на своих местах, среди них был помощник комиссара.

Лейтенант поочерёдно подошёл едва ли не к каждому из них, всматриваясь в застывшие лица. На лице каждого человека застыла эмоция, которую тот испытывал в момент свершения этого «чуда»

Прикосновения к этим биологическим статуям вызывали лишь недоумение, поскольку складывалось впечатление, будто кто-то или что-то вытянуло саму жизнь из этих людей, оставив лишь оболочки. Однако, когда созерцание застывших людей подошло к концу, Митчелл не без меньшего удивления заметил куда более разительные проявления феномена. В небе, где висели серые облака, замер на одном месте клин перелётных птиц, что выглядело до боли несуразно. А рядом с местом расстрела находился кран с подачей холодной воды, под которым стояла бадья, улавливающая излишки жидкости. Мало того, что в самой бадье вода застыла в момент своего волнения, так ещё и одна из капель, из непрочно закрытого крана, застыла в воздухе, преодолев едва ли не полпути к поверхности жидкости.