Влад Райбер - Сброд

Взрослые млиты помогали малышам выбраться из вязкой массы и больше ничего с ними не делали. Малыши садились недалеко от ямы и смотрели, что делают взрослые. Через пару дней они поднимались и присоединялись к ним, начинали работать, становились точно такими же, как все. Никто из них не был хуже.

Лесные человечки были довольно хрупкие, но израненные быстро выздоравливали.

Главное дело млитов – расширять лес. Они проращивали семена, засаживали молодыми деревцами и кустарниками места, где лес граничит с пустыней. Ох, сколько же деревьев млиты посадили, пока люди наблюдали за ними!

Зачем? Кто знает… Расширяют свою территорию.

Однажды учёные изловили одного млита и отнесли в свой институт. Там они посадили его в отдельную комнату и наблюдали за ним через прозрачную дверь. Некоторое время он ещё был агрессивен, а потом успокоился. Стал ходить туда-сюда. Спустя несколько часов сел на пол. На людей он уже никак не реагировал, ничего не ел. К вечеру млит уснул, а утром не проснулся. Так и умер во сне и превратился в вязкую массу, из которой уже никто не родился.

Учёные сделали вывод, что млит не может жить без своей стаи, умирает, будто отделённая часть от тела. Это назвали «потерей контакта».

Бога видели на западной улице в тоннеле с хлыстами, и он остался цел. Кто бы сомневался… Когда Бог входил в тоннель неподалёку, собралась кучка людей. Все они надеялись, что его там порубит, как и всех.

Люди посмеивались, а один крикнул в спину Богу, что его там ждёт сюрприз. И тому шутнику сразу двинули в морду, чтобы он заткнулся.

Был там и Егор Никишин. Он стоял к туннелю ближе всех и видел, что Бог зашёл туда не сразу, а постоял недолго у входа. В тоннеле валялись кости, разбитые черепа, обрывки одежды, разлагающиеся и мумифицированные тела. Когда через тоннель пролетал ветер, то выносил с собой такой смрад, что глотать было больно.

Прямо из центра тоннеля, растрескав каменные плиты, во все стороны торчали длинные чёрные прутья. Были они толстые у основания и тонкие, как иглы, на концах. Их называли «хлысты» или «плети». Никто не знал, что это: растение или животное.

В тоннеле устраивали казни. Туда вынуждали входить приговорённых к смерти.

Обычно хлысты были неподвижны, но когда человек заходил в тоннель и делал пару шагов, они рубили его на куски. Обезглавливали, рассекали надвое, натрое вдоль и поперёк в мгновение ока.

Вот стоял человек, а в следующий миг по тоннелю раскиданы его руки и ноги. Случалось, что из тоннеля вылетали части тел. Когда казнили Грушева, втолкали его туда, грозя пистолетами… голова его сиганула из тоннеля и укатилась неизвестно куда.

Хлысты двигались так быстро, что их нельзя было увидеть. Они рвали воздух с шумом, похожим на ракетные залпы. А когда человек был растерзан, хлысты падали и висели дугами, будто и не двигались с места. Даже кровь с них не капала.

Был слух, что хлысты питались мухами. Их в тоннеле было много. Говорят, кто-то сидел перед тоннелем с биноклем и видел, как мухи садятся на чёрные стебли и тонут в них, будто камешки в тёмной воде. Это могло быть правдой.

Десятиметровый тоннель, что проходил сквозь жилой дом, считался самым опасным местом в Городе. Неужели Бог об этом не знал? Но вёл он себя так, будто видит хлысты в первый раз. Когда он подошёл к тоннелю, черные прутья дрогнули и издали звук, похожий на гремучую змею.

Так говорил Егор Никишин, который стоял ближе всех. Егор здорово пил. За годы, проведённые в Городе, он пристрастился к бордельскому ликёру, но ему можно было верить.

Бог долго стоял у входа, присматривался, вертел головой. Было ему интересно, что это за существо. А потом он вошёл. Медленно шагал, переступая через кости и зловонные останки.

Хлысты вытянулись к потолку. Они не тронули Бога! Они шевелились, но не нападали, не стегали, а только выпрямлялись и провисали. Хлысты будто не хотели, чтобы Бог прикасался к ним. Но он всё рано тронул один из прутьев, потом посмотрел на свою руку и вышел из тоннеля. Целый вышел! Никто не мог поверить своим глазам.

Все остались стоять, и только Никишин пошёл за ним следом. Он уже несколько дней преследовал его и научился себя вести, чтобы Бог не заставил его замирать – держался на безопасном расстоянии.

– Поговори со мной, – просил Егор Никишин. – Мы имеем право знать! Мы должны знать!

Бог не обращал внимания на Егора, если тот не подходил слишком близко и не пытался заговорить с ним слишком часто. Но к концу четвёртого дня Бог обернулся к Никишину и, тяжело вздохнув, спросил:

– Что ты за мной ходишь? Чего тебе надо?

Никишин вдруг почувствовал себя грязным, заросшим и страшным. Ещё и разжирел в последние пару лет – совсем себя запустил.

– Почему ты не хочешь говорить с нами? – Егор не придумал ничего лучше, чем спросить это.

– Мне до вас нет дела, – устало ответил Бог. – Перестань за мной ходить, а то я тебя убью.

– У меня есть к тебе вопросы, – кричал Никишин. – У всех у нас есть вопросы к тебе! Мы имеем право знать!

Был вечер, и фонари ещё светили тускло. Освещение в городе всегда загоралось постепенно – чем темнее, тем ярче. А в ту минуту свет еле теплился, и всё вокруг казалось чёрно-серым.

– Хорошо, я поговорю с тобой, – сказал Бог, не оборачиваясь и не сбавляя шага. – Только бы ты потом не пожалел.

Егор Никишин не ожидал такого и больше ничего не мог сказать. Может, он и не хотел, чтобы Бог с ним говорил, а только надеялся, что он его пристрелит? Никишин и забыл, о чём хотел спрашивать Бога, так был потрясён его согласием.

– Идём, идём со мной, – звал Бог и шёл вниз по улице мимо окраинных брошенных домов туда, где Город граничил с пустыней.

Никишин подумал, что сперва бы ему побриться и принять душ. Не мог же он предстать перед Богом в таком жутком виде.

Противоположность любви – не ненависть, а равнодушие. Егор Никишин не помнил, где вычитал или услышал эти слова, но их будто выжгли клеймом на его груди. Равнодушия он хватил сполна. Уж лучше бы ненависть!

Он был человеком-невидимкой для девушек, которые были ему симпатичны. И это бы не причиняло столько страданий, если бы Никишин рожей не вышел, например. Нет, лицо у него было вполне симпатичное и рост что надо. Только девушек, в которых влюблялся, не интересовали мужчины вроде него.

Егор Никишин считал себя романтиком. И свою страсть к убийствам он тоже романтизировал. Ведь если бы не эта страсть, ни одна из его возлюбленных так и не узнала о том, какие чувства в нём разбудила. Разве это честно?

Егор был убеждён, что каждому человеку нужно пройти несколько важных этапов, чтобы созреть. Первый этап он прошёл, когда у него в юности ломался голос. Второй, когда отслужил два года в армии. Третий, когда стал жить один. И четвёртый, когда впервые убил девушку. Или как он говорил «разорвал связь».