Хелен Тодд - Нордвуд. Сумрачный город

– Твоей? – неуверенно переспросила Ани, чтобы догадки либо развеялись, либо подтвердились.

– Моей девушкой, – закончил Алан.

– Да…

Тихий ответ слился с первым раскатом грома, но Алан услышал его. Услышал то, что было между ними еще тогда, в петле времени, когда граница дружбы рассеялась, а они стали слишком близки, чтобы находиться порознь. И теперь, спустя год, все обратилось в слова.

В отношения, проверенные трудностями и некоторым временем, а не пустыми обещаниями.

Говорить, говорить, говорить… Вот что предстояло сейчас Тодору. Объяснения, планы, запечатывание воспоминаний в блокноте. Но ничего из этого делать не хотелось. После кладбища требовалось побыть в тишине.

На осунувшемся, несмотря на вампирскую сущность, лице отразилась усталость. Эмоции оставляли следы не хуже оружия, но другие, заметные лишь тем, кто знаком с чувством потери.

Символ Y, связывавший Тодора с неизбежным или с тем, что стоило бы исправить. Он видел гибель каждого ведьмака с зеркальным знаком и должен был возвращаться в прошлое, чтобы этого избежать. Но теперь, когда подземные захоронения были разрушены, а перемещения во времени заблокированы, смерть стала необратима.

Больше сосредоточенности, деталей, просчетов, планов и выводов. Но ни на что не хватало сил.

Тодор был выжат.

Встреча с матерью в фамильном склепе выбила почву из-под ног. В него верили, в нем не сомневались, но он был инструментом, обязанным выполнять то, подо что его заточили с самого рождения, ибо его род клялся защищать город.

В горле пересохло. В момент слабости все отложенное на потом – утомление, боль и тревога – накатывало волнами. Пока у тебя все работает исправно, как в механизме, проблем нет, но как только одна деталь выходит из строя, она тянет за собой все, что связано с ней.

Выпить крови. Сделать пару глотков, пару десятков глотков. Тодор смутно помнил, сколько пакетов было в его руках. Туманный, рассеянный взгляд, перепачканные губы и алые полосы… Они растеклись по шее, впитались в рубашку. На лице – кривая ухмылка, обнажавшая острые клыки. Жажда… Сколько он голодал? Неделю? Две? Или же пару дней?

В полутьме кабинета это было не важно. Никто не услышит немой крик, никто не увидит боли, разъедающей изнутри. Несколько минут предательского бессилия, чтобы вновь взять себя в руки. Это было несложно. Зелья… Нужны были лишь обезболивающие зелья.

– Мертвый сон, зыбкий, пьяный, пустой… любой на твой выбор, – хрипло произнес Тодор, пытаясь откупорить один из флаконов.

Все повторялось: избыток магии, отсутствие контроля, кровь, эликсиры, боль. Не хватало лишь Мари, которая стала частью другого мира. Растворилась, исчезла, но не погибла, нет. Иначе ее призрак появился бы здесь и заставил проглотить все до последней капли.

Но Мари не было.

В этот раз сам.

– Пей, просто выпей, я помогу.

– Ани, уйди, тебе…

– Мне нестрашно. Это просто зелья, я знаю, в каком порядке давать, здесь написано.

Она говорила спокойно, размеренно, чтобы воспаленное сознание различало слова.

Горечь трав – наверняка полынь…

Вспышки воспоминаний, слова, слова, слова… Только теперь их произносил не он, а Аннетт. Тихо, но четко.

И если в прошлый раз он думал, что его долг исполнен, то теперь был уверен: пока жив остров, Нордвуд не будет в безопасности. Значит, стоило рассказать, Ани следовало знать. На случай, если вдруг что-то пойдет не так.

Тодор был почти в бреду. Одно зелье сменялось другим. Что-то сладкое, что-то терпкое и напоминающее перебродившее вино. Без разницы, лишь бы пережить эту ночь. Помочь городу, сохранить тех, кто ему близок.

А сейчас… теряясь в происходящем, он прерывисто, коротко говорил о ведьмаках, об источнике, о том, что он был сплетением душ, мертвых, которые служили городу и отдали ему свою магию после кончины. Вот откуда столько силы, вот кто управляет всем, показывает прошлое, устраивает испытания, говорит, как надо действовать.

Аннетт следовало знать, что владельцы зеркальных знаков платят за жизни других. Но как только остров вместе с Нордом, основавшим город, будут уничтожены, они получат свободу. Каждый – свою. Осталось только вернуть с помощью нарушения магического баланса Николаса и Джин-Рут, найти чертовы ключи и открыть защитные двери.

Все подсказки даст бал Полнолуния.

А пока Ани нужно было напоить отца последним отваром и связаться во сне с Николасом.

Сказать ему, что их вернут.

Любой ценой.

Ведь Тодор дал клятву.

Очередную, почти невыполнимую клятву, ради которой был готов пожертвовать собой.

Завтра все будет в порядке.

Завтра Тодор вновь встанет на ноги.

А сегодня – забытье.

Зыбкое, горькое, мрачное.

До самого утра, пока сумрачный город не пробудит его.

Николас знал: это будут одни из тех дней, которые не так-то просто пережить. И если бы он был один… свобода Зазеркалья стала бы бесконечным омутом фантазий, событий и чувств, которые можно повторять, перематывая свое прошлое. Эмоции – тепло, которое удерживало сознание вдали от серого, безликого и пустого мира мертвых.

Призраки любят беседовать, но не отвечать на вопросы.

Ник понял это давно, с тех пор как бесполезно переходил черту реальности в поисках подсказок. Но, кроме туманных воспоминаний ушедших, ничего так и не получил. Ему все время показывали коренастое черное сплетение, напоминающее дерево. Оно переливалось, блестело под несуществующим солнцем и меркло, когда призраки пытались о нем говорить.

Размытые картины, ледяные прикосновения мертвых и одиночество.

Николас умел с этим справляться. У него был якорь, удерживавший его сознание от сумасшествия, – Аннетт.

Несмотря на их прошлое, она впускала его в свои сны, позволяла общаться, напитывала его теплом, чтобы через пару ночей Николас мог вернуться к ним, не потеряв себя.

Чем дольше пребывание среди призраков, тем меньше сил жить. Они высасывали энергию, пытались забрать эмоции и прорваться вместе с владельцем знака S в Нордвуд. И каждый раз упирались в гладкую поверхность.

Николас благодаря тренировкам Тодора умело пользовался защитой и ограничениями. И всегда сохранял трезвый рассудок, зная, что был нужен Ани. Как друг. Теперь только друг, знавший о ней немного больше остальных, ведь заходил дальше этой черты.

Не имело смысла отрицать – действительно жалел. Николас помнил, как исчез из ее жизни без объяснений. Спрятался, думая, что его отсутствие пойдет на пользу. И спустя время понял, что это было предательство. Когда отталкиваешь самого близкого человека, проявляешь недоверие и молча оставляешь его в один из самых трудных моментов, не надейся на то, что все будет как прежде. Связь обрывается. И безоговорочная поддержка, и душевное единение оказались под вопросом, и каждый раз ответ был тот же: «Мне незачем пробовать, я уже обожглась и, как ты, рассчитываю только на себя».