Софья Эл - Полутьма

– Воды, – перевожу взгляд на седого мужчину в очках, что удерживает пальцами диктофон, – доктор Альберт Госман?

– О, вы даже узнали меня, Сима, – он улыбается, косясь на диктофон, – Женя, принесите воды!

Торопливые каблучки цокают к выходу и останавливаются недалеко от входа. Слух улавливает шум воды. Кулер.

– Он сдох? – доктор дергается и хмурится.

Протянув руку к пищащей штуке, нажимает какие-то кнопки, и раздается гудение. Из щели выползает бумага с цифрами. Судя по тому, что ко мне подсоединена куча проводов, это мои показатели. Но все это мало меня сейчас волнует. Я жива, сердце бьется ровно, сама слышу это. Так же, как и чувствую ненависть, с каждым ударом она расползается по телу все сильнее.

– Он сдох, доктор? – повторяю свой вопрос, внимательно глядя на лицо Альберта.

Доктор хмурится. Устало вздохнув, проводит пальцами по лбу, разглаживая морщины. Его лицо какое-то осунувшееся, а под глазами залегли темные круги. А еще веко доктора дернулось, когда он взглянул на распечатку.

– Сима, – морщинистые пальцы сжимают мои, – вам сейчас нужно думать о себе. Поправляйтесь, полковник сам вам все расскажет.

Пытаюсь перечить, но “шустрые каблучки” наклоняются вперед, осторожно прислоняя пластиковый стаканчик к моим губам. Сообразительная девочка. Приоткрыв рот, чувствую, как спасительная влага проникает внутрь, успокаивая и наконец заглушая жажду. Не заметила даже, как осушила стакан полностью. Женя делает два шага назад и внимательно всматривается. Взгляд у них с доктором одинаковый. Нахмурившись, я сжимаю пальцы доктора.

– Что со мной?

Глаза Альберта бегают. Он переглядывается с медсестрой, думая, что я не замечу? Конечно, Сима напортачила и сильно. Но это не делает меня дегенератом. Кадык доктора дернулся, а пальцы потянусь к вороту рубашки, растягивая его.

– Сима, вы живы – это главное.

Вновь прислушиваюсь к своему сердцебиению. Точно, не показалось. Удар за ударом. Да и на этом чертовом экране, к которому повернуться стоило всех моих сил, светится показатель пульса. Значит, «жива» во всех смыслах.

– Свет, – нахожу в себе силы держать пальцы на ладони доктора, – почему он ранит меня?

– Вам показалось, – слишком поспешно говорит доктор, – просто уборщица не закрыла утром жалюзи и вы весь день пролежали на солнце, вот и все.

– Поэтому у меня слезла кожа? – киваю на покрасневшую левую руку.

– Сейчас правда лучше отдыхать, я расскажу после, – вновь кидая взгляд на медсестру, говорит доктор, а я сжимаю пальцы сильнее.

– Нет. Сейчас.

Доктор дергается, а я удивляюсь, как еще не выпустила его пальцы. Каблучки несутся к выходу, и я понимаю, что через пару минут меня вновь усыпят.

– Доктор, если вы заботитесь о том, как я отреагирую, то не переживайте – я помню все, что он делал со мной, – сглотнув слюну, быстро говорю я, ловя на себе бегающий взгляд Альберта, – хуже уже не будет. Просто хочу знать, как я осталась жива.

– Концентрат 47, – наклонившись вперед, шепчет он.

– Должен был убить меня и его.

– Обращение, – доктор обернулся и тут же нагнулся еще ниже, – оно началось раньше, чем концентрат отравил вас полностью. 47-я вступила в реакцию с кровью вампира. В итоге раны, смертельные, – он кивнул на туго перевязанный живот, – затянулись. Но у вас нет жажды, показатели близки к норме, только неприятная реакция на свет.

Облизнув губы, я прислушалась к приближающимся шагам.

– Реакция на 47-ю?

Доктор судорожно сглотнул слюну. Я дернула его руку, призывая поторопиться.

– Она в вас, – одними губами прошептал он, – ваша кровь теперь – яд для вампира.

– Он понял, что отравлен не сразу, – прошептала я, – поэтому, – поперхнулась, чувствуя, как воспоминания тугим комком встают в горле, затапливая все жжением в груди.

– Да, – кивнул доктор, – поэтому в бешенстве пытался разорвать вас.

Пытал. Долго и с садистким удовольствием выпуская кровь. Сыворотка не убила его сразу. Слишком стар и слишком силен. Все слишком. Пытал, пока не надоело играть. Пока я не перестала кричать и дергаться. Он должен был сдохнуть от выпитой крови. Должен был. Видимо, понял, что слабеет, и с пустым пузырьком догадался о причинах. Решил закончить. Не думаю, что он был в бешенстве. Просто ему было интересно поиграть. Сломать жизнь в буквальном смысле.

Пополам.

Не смог. Слишком ослаб.

Хруст собственных костей и влажный звук разрывающейся плоти оглушил меня, и я дернулась, заходясь в агонии снова. Пока спасительный укол не отправил сознание в бездну.

– Он сдох? – проваливаясь в темноту снова шептала я. – Сдох?

Кто-то решил устроить соревнование за титул «самый громкий сосед года». Сейчас в нем участвовали легионер, выращенный баб Клавой, ветеран разорванных перепонок и символ понедельников, петух Петя, газонокосилка, Васин трактор и стук по мотивам «Rammstein» в дверь. Этот квартет записать и отправить Тилю, равнодушным не останется. Со стоном открыв глаза, я медленно села на кровати, осматриваясь.

– Сейчас, я не одета! – кричу, поднимаясь на ноги.

Голова раскалывалась. Судя по всему, вчерашний вечер закончился воскресшим спустя месяц приступом. Откуда только он взялся? Порывшись в памяти, поняла, что последнее, что помню, как сползаю на пол. Судя по тому, что очнулась я на кровати с лежащим рядом ПМом и валяющимся шприцом с пустой ампулой, все же добралась до лекарства. Прислушалась. В доме не было ни звука. Черт. Ушел. От разочарования я поморщилась, прихрамывая к двери. На холодильнике валялась записка. Не читая, швырнула бумажку в карман. Еще не хватало саму себя выдать.

Удобнее перехватив ПМ, завела руку за спину. Ладонь немного вспотела, но скорее от жары, чем от волнения. На пороге кто-то нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Легкая поступь, каблук. Гнилые доски не скрипели. Вздохнув с облегчением, сунула ПМ в карман и распахнула дверь.

– Мать, ну ты даешь, – сжимая подругу в объятиях, я поморщилась от ударившего в глаза солнца, – шесть утра.

– Это не мешает кому-то заниматься участком, – поправив идеально гладкий «конский хвост» цвета ванильного зефира, Дашка шагнула внутрь.

– Да они все на тебя поглазеть вылезли, – усмехнувшись, указала рукой на единственную комнату, – проходи.

Не успела сделать и шага, как доски за дверью заскрипели и новый стук заставил меня закатить глаза. О, эту походку я точно знаю. Тем более, что трактор заглох минуту назад. Послав Даше взгляд «вот видишь», я вновь распахнула дверь, глядя на раскрасневшееся Васькино лицо.

– Эт, Кузнечик, – глаза тракториста косились так, что, подозреваю, в следующий раз придется везти его к офтальмологу, – тебе там вродь как крыльцо поправить над было? Так я это, я давай.