Анастасия Бестужева - Мармеладные улицы

У обрыва, растопырив опорные ножки, красовался треугольный знак «Дорожные работы» и повсюду валялись красно-белые дорожные конусы вместе с прочими приспособлениями, которые оставили рабочие. Сейчас они отсутствовали по случаю праздничного выходного дня. Яма занимала не больше половины дороги, если смотреть в ширину, и не больше десятой части, если смотреть в длину. Кусок асфальта тут полностью провалился вниз, где он лежит на земле и впредь – разломившийся на булыжники. По краям обрыва торчат острые спиральные палки – железный каркас моста. Сергей находился как раз вблизи этого места, когда из маршрутки напротив хлынул поток людей. Видимо, они, как и Полонский, отчаялись ждать и попросили водителя выпустить их, дабы дойти, куда надо, пешком. Оказалось их неимоверно много, сколько только могла вместить в себя маршрутка, наплевав на правила безопасности и здравый смысл, желая побить безумные рекорды. Сергей невольно попятился назад, сбиваемый натиском недовольного и торопившегося по делам народа. Так как никто среди них не отличался безмятежностью Полонского, тот не сумел влиться в массу и подстроиться под беспокойную ходьбу, поэтому, чтобы его прекратили задевать и отшвыривать, отошёл ещё на несколько шагов назад – к самому зыбкому краешку асфальта. Жаль, но Сергей не заметил, что уже далеко за линией второй полосы, а это – слишком ненадёжная зона. Когда люди минули и впереди замаячили лишь их спины, Сергей намерился спокойно продолжить свой путь до института, но вдруг под его ногами что-то очень громко хрустнуло…. И едва он – не успевший ничего толком сообразить и предпринять – уронил ошалевший взгляд под ноги, как увидел мелькнувшую чёрную трещину возле своих ботинок, которые тут же устремились вниз вместе с раскрошившейся опорой.

Только чудом Сергей, разорвав куртку и уронив соскользнувший рюкзак, успел ухватиться рукой за железный выступ и повиснуть над пропастью без малейшего понятия, что делать дальше. Падения его никто не заметил, крики о помощи заглушали автомобильные гудки, и даже водитель той самой маршрутки напротив ни на что не обращал внимания и ничего не слышал, ибо увлечённо переключал радио….

– Софи, нам пора. Ты скоро?

– Да, мам, сейчас. Уже иду.

«Ну,– выдохнула про себя Софи,– прощайте, стены родные, обои на них розовые, по краям отклеившиеся. Прощай, комод старый, верой и правдой служивший, и полы шершавые – такие холодные без ковра. Стол, прощай, за которым я уроки делала все школьные годы; полки до сих пор крепкие, тоже прощайте,– и, погладив поверхность стола, в последний раз оглядела почти пустую квартиру.– Что ж, тогда и окно, снега и дожди повидавшее, прощай. И карниз пыльный. И плакаты поблёкшие. И люстра сиреневая. И диски с забытыми песнями. Прощайте навсегда и не скучайте по мне. А я по вас, наверное, буду. Иногда». Она ещё немного потопталась в комнате, повертелась по сторонам, печаля брови, потом мама повторно зашла к ней и, пристроившись у проёма, облокотилась на дверной косяк.

– Это ненужные вещи,– напомнила она, улыбнувшись, – все остальные ждут тебя в новом доме.

– Я знаю,– улыбнулась Софи в ответ.

– Тебе там понравится.

– А если нет?

– Дай только шанс,– попросила мама, не прекращая нежно улыбаться.

– Хорошо,– покорно вымолвила Софи, и от добрых слов её хмурые брови начали принимать обычный вид.

– Поторопись, папа уже обулся.

Софи, следуя за мамой по коридору, заспешила к порогу. Там, действительно, их ждал папа, готовясь поднять и погрузить в машину последние сумки с самым необходимым на первое время.

– Ну, наконец-то,– обрадовался он и, снисходительно усмехнувшись, спросил,– Попрощалась?

Софи кивнула. Они вышли на лестничную площадку, затем во двор, где в самом разгаре, предвещая осеннее увядание, царствовал последний месяц лета – август. Но было ещё по-ласковому тепло. Погода стояла ясная, солнечная, может, душная, если бы не лёгкий ветерок, при каждом своём порыве мягко прилегающий к телу. Кругом бегала весёлая и счастливая ребятня, а на асфальте, пока не вымытые дождями, красовались нарисованные мелками кривые, но милые изображения. Из клумбы под окнами первого этажа, как и всегда с мая по сентябрь, опьяняюще пахло ароматными пышными цветами. Кое-где разносилось пение птиц. И всё это обрамляло беспечное спокойствие, порой не свойственное крупным городам.

У подъезда их ждала машина. Захлопнув багажник, папа сел за руль. Завёл мотор. Деревья, что-то шепча, на прощание помахали им в след зелёными ветками. Софи долго смотрела в стекло заднего сидения, потом развернулась, наблюдая знакомые картины по сторонам, после чего, когда они выбрались на трассу, совсем оторвалась от окна, за которым расстилались только однообразные поля и луга. Мама, заметив её грусть, снова попыталась приободрить:

– Это чудесный город. Нам бессмысленно упускать возможность. Твой папа займёт более высокую должность, а ты поступишь в институт. Мы обязательно обустроимся. Даже лучше, чем здесь.

– Конечно, Софи,– поддержал папа,– Появятся новые друзья.

– Они бы всё равно появились, даже если бы я поступила в институт в нашем городе,– отпарировала девушка.

– А как насчёт специальности?– не отступал папа,– У нас не найдёшь её.

– Верно,– согласилась Софи.

– Кроме того,– вспомнил он,– говорят, там есть удивительный район. «Мармеладные улицы» называется.

– И чем же он удивителен?– поинтересовалась мама.

– А тем, что все архитектурные строения представлены в виде каких-то сладостей,– последовал незамедлительный восторженный ответ.

Софи оживилась:

– Все-все?

– Все-все. Здания, похожие на леденцы или пастилу, дома в красках: лимонных, яблочных, посыпанные декоративной кокосовой стружкой; зефирные заборы и виноградный мост. Настолько красиво, что невозможно мимо пройти, не притормозив. А люди, говорят, там самые счастливые живут, потому что каждый день у них, как в сказочной стране. Все печали растворяются под силой неповторимого волшебного зодчества. Ничего подобного нигде больше не увидишь. Настоящая утопия. Вот такие они, Мармеладные улицы.

– Как в сказочной стране?– задумалась Софи и засмеялась.

– Здорово, наверное,– оценила мама.

– Хм, ну, посмотрим….-заключила дочь.

Так они и переехали из одного города в другой. Софи поступила в институт. Её отец – Олег Рубинин – занял высокопоставленную должность в правительственной администрации. Мама – Мария – тоже без труда отыскала работу по своему профилю. Потекли рекой осенние будни. Потихоньку они привыкли к новому месту, новому жилищу, новым дорогам и тропинкам, перевезли мебель, которая ещё годилась для употребления, что-то подкупили, и в целом зажили неплохо. Перемены сыграли на пользу их семейному микроклимату. Даже Софи не разочаровалась и вскоре пришла к выводу, что в прежнем городе её, по сути, ничего не держало: большинство одноклассников тоже разъехались, а кто остался – быстро ею забылся. Тяга к прошлому постепенно отодвинулась на второй план. Привязанность рассеивалась медленно, но верно, уступая адаптации к изменившемуся и нравившемуся бытийному укладу. Всегда имелась уверенность в завтрашнем дне, в постоянной и нескончаемой стабильности. Папа не ошибся: появлялись и новые друзья, на встречу с которыми Софи спешила каждое утро в университет. Исторически сложилось, что он находился в отдалённой части города, практически в самом конце, на стыке леса и Мармеладных улиц. И, соответственно, единственное, что девушке не очень приходилось по вкусу – это большое расстояние от учебного заведения, где она получала образование, до её дома. А также от корпуса, который оказался самым дальним из всех, до остановки, с которой в одно и то же время после пар отбывал единственный автобус, доставляющий студентов к центру, откуда они и разъезжались в другие районы, если была необходимость. Софи не нуждалась в пересадках: к везению, она жила в центре. Но, к невезению, почти всегда ей приходилось бежать до остановки, рискуя не успеть. Впрочем, она благополучно успевала, и минут через 30 уже находилась дома. Так промчалось 2 месяца, и ничего необычного не происходило.