Игорь Саврасов - Замок одиночества

Он невольно оглянулся на дочку. «Оленька выросла заботливой. Нам повезло. Опекает меня, деда и бабушку. Ха! Она из того “гнёздышка”… да, парижского… Родилась-то через девять месяцев она в Москве, а зародилась-то в Париже… Та наша ночь… когда мы ели из большого пакета маленькие круассанчики, как запивали из горлышка бургундским, как раздавался “Padam, padam, padam…”, как танцевали и кружились, и как мы упали в траву и посыпались наши круассаны… Сейчас, – подумал математик наполовину и наполовину филолог, – обходимся получувствами и полуправдами. А вдруг, если грамотно сложить две половины, то… ха… получится “вся правда”? О, целая правда! … Чушь! А началось всё с этой дуры… как её… Инны Дудкиной. Три года назад. Как они сдружились? Очень странно. Элегантная, ухоженная Ляля и эта неопрятная, с рыжей шевелюрой толстуха в несвежих сарафанах. И одно словоблудие! Креативная-де она! Ну да, тусуется везде, где запашок чувствует. Вонь пошлости, бестактности таких же, как она. Дурной вкус во всём. И в гендерных отношениях, конечно. А речь? Сплетни, снобизм, показуха! Я тогда, полтора года назад, совершенно нечаянно, непроизвольно (вот же несчастный случай!) услышал это телефонный разговор… Да, он и был случайным крючком… Копилось-то давно, но тут – раз! – и неприятие, разочарование, обида, раздражение, брезгливость… Ляля разговаривала с этой Дудкиной… Смешки… “Ох, … ах, … да что ты!..”, “хорош собой”. И этот Лялькин монолог: “Ах, Инночка, ты права. Я недавно учила (ты ведь знаешь, что я веду курсы стилистики) одного… юноша ещё… красив… на себе, представляешь, учу. Трогает он меня… гладит… ну везде – так положено будущему визажисту, а я прямо-таки “завожусь”, загорелась вся… мокну…”. Я вышел тогда обратно за дверь и позвонил – будто бы ключи забыл… Противно! Всё противно! Эта Дудкина растрезвонит… Мне бы рассказала и то… ну, игра в “постановку рук”… Теперь уже не вернёшь… А мечтаешь ты, брат, признайся – мечтаешь: встретить бы на сей раз на парижской тихой улочке – узкой, утренней – ту Елену Прекрасную, с той флейтой, с той мелодией. Просто заговорить, пройтись неспешно… Она нуждается в моей поддержке, внимании, нежности! А я – в её… флейте…»

… Наконец в самолёте. Евгений Матвеевич сел у прохода с отцом и матерью. Оленька – тоже у прохода, рядом с парочкой молодых французов. Эти парень и девушка мило беседовали между собой и ещё с парочкой таких же, сидящих сзади. Евгению было видно, что Оля была буквально зачарована «журчащей» и «мурлыкающей» речью французов. Глаза распахнуты, зрачок увеличен – вся её впечатлительная натура снаружи! «Похожа на мать.... Но впечатлительные натуры могут оказаться и ранимыми, и подпадать под зависимость… Верит словам. Неосторожное слово – и… всплеск эмоций… Но дочка глубока и умна…»

После взлёта и набора высоты парень обнял и поцеловал свою спутницу. Отвернувшись от Оли, долго. Ей очень хотелась подглядеть! «Наверное, это настоящий “французский” поцелуй. А я ни разу не пробовала, и толком-то не знаю! Эх, попался бы мне такой вот учитель – экскурсовод-мушкетёр… И мы купим дом в предместье Парижа! И у меня будут роли, роли…» Она уснула, уснули и остальные.

… Аэропорт Шарль де Голль по-ночному тих. На стоянке такси нет очереди. Оле это показалось странным и даже обидным: «Это так-то сонно ждёт меня в гости город-карнавал?» Подъехала машина – скучающий водитель-араб.

– Когда ты, пап, наконец, начнёшь раскрывать нам свои планы? Твои сюрпризы-секретики, ну хоть капельку! – «запричитала» дочка в такси.

– Не беспокойся. С утра будем обсуждать диспозицию – план на один день. Все должны быть собраны внутренне и внешне. Как в походе. – Заведующий центром важничал. – Я всё наметил, всю логистику отдыха!

– «Логистика отдыха»! Ничего себе термин! – фыркнула Оля.

– Да, наметил… Так как знаю город неплохо. Учёл режим работы мест наших посещений. – Глаза отца, карие в «штатном режиме», играли сейчас каким-то болотным оттенком – сочетание даже нескольких серо-зелёно-бурых цветов. Это означало, что он недоволен. Особенно плохо было, если «серым» был «забрызган» левый глаз.

– При этом, – продолжал логист-лингвист, – каждый, разумеется, имеет право высказаться, уединиться или объединиться по группам… по интересам.

– Например, мальчики – налево, тётки – в магазин, – вставил Матвей Корнеевич и добавил, подняв указательный палец: – Исключительное право на свободу без объяснений только у меня. Минимум прав – у девицы Оли. Париж – город опасных, развязных «мушкетёров».

– Да, отец, – рассмеялся Евгений.

– Продолжу. – Отец снова поднял палец. – Женька прав. В команде должен быть лидер. Люди это любят, и им нужен порядок. Ха! Только уборщиц не жалуют.

Матвей Корнеевич снова достал блокнот и что-то там записал. Он это делал постоянно, даже разговаривая с другими. Можно было заметить (внимательному наблюдателю!), что другая, основная часть мозга, не вовлечена в разговор, а что-то напряжённо решает.

– Пап, ты много работаешь. Пишешь, пишешь… – заботливо заметил Софьин-младший.

– Хм. А я об этом и записал сейчас. Вот: «Мой Пегас уносит меня от погони. Гонится за мной старуха с косой», – спокойно сказал старый философ-острослов.

– Да, отец. Уходить от погони лучше в творческом порыве, опьянённым работой, когда не думаешь больше ни о чём, – задумчиво констатировал Евгений, положив руку на плечо отцу, сидевшему впереди рядом с шофёром.

Оленька тоже положила руку – на другое плечо.

– Вот и крылышки моего Пегаса! – Матвей Корнеевич потрогал ладошки-крылышки сына и внучки.

– Да. Творчество и путешествия, – протянул дед. – Я вот не был в Париже. За последние шестнадцать лет полмира объездил, а здесь не довелось. А раньше, пока работал, всё путевки в Ялту, Сочи и Болгарию давали. Тоже хорошо. Бесплатно. С женой.

– Ой! Смотрите, смотрите – Эйфелева башня! В огнях! – закричала Ольга так, что водитель притормозил, испугавшись.

– О-ля-ля! – недовольно воскликнул он.

– Вай-вай! – извинилась девушка, сочтя это «вай-вай» убедительным и приятным для уха всех южан.

– Сейчас мы на Правом берегу, на Востоке. Через пять минут пересечём Сену и будем на Левом берегу. Левый, Правый, Запад, Восток – это главная официальная топография в Париже. Наша гостиница – «Hotel Cluny Sorbonne», старинное здание восемнадцатого века в центре Латинского квартала и расположена в… на расстоянии пеших коротких прогулок от Нотр-Дам и Лувра.

– Боже! Вон же две башни Собора! – умилённо отозвалась Наталья.

– Начинай каяться, грешница! – громовым голосом приказал муж так, что водитель опять «о-ля-лякнул» и притормозил. – А ты, Женька, молодец! «Колись» дальше! Как «обласкивать» будут?