Алексей Максимов - Серебряный омут

Прохожие спешили, порой натыкаясь на мои плечи. Раскудрявившиеся волосы девушек, которые все утро их гладили и жгли утюжками, выглядывали из-под зонтов. Редко слышались звуки капель, разбивающихся о карнизы, крыши, деревья или просто об асфальт. Я не спешил, пытался осмотреть город, в нем практически ничего не изменилось, только куча ярких вывесок, витрин и много странных людей, не похожих на городских, – длинные волосы, бороды, усы, рисунки на теле, клубы дыма из окон машин или офисов. У всех бегущих по тротуару нет лиц, я видел только их затылки. На резкие звуки города они даже не поднимали головы и с большим интересом что-то изучали в своих голубых экранах, кто-то спотыкался, кто-то разговаривал со светящимся дисплеем, иногда протирая его рукой от скопившейся воды на стекле…

Я шел в офис за своей зарплатой и, глядя на этих скукоженных роботов, думал: а если бы я шел без одежды, заметили бы они меня? А если бы просто на секунду подняли бы свои головы, и посмотрели бы на небо, и вдохнули этот воздух, пусть он и пропитан бензином, мокрым асфальтом, разным парфюмом и сыростью подвалов, – хотя зачем им это? В их голубых экранах, видимо, было интересней что-то пролистывать, смотреть только лишь изображение эмоций, демонстрацию чувств, нарисованное счастье на фото или фон с красивым интерьером, – забыв про свои, ведь они тоже так могли бы шутить, плакать, удивляться и веселиться. Обустраивать свой уют и создавать настоящую красоту, к которой можно прикоснуться, вдохнуть аромат. Но нет, все чувства поместились в одной плитке стекла и пластмассы. Пусть я буду идти и видеть их затылки, капюшоны, мой взгляд был выше их, и мне казалось, что я иду по их головам, потому что я видел больше, чем они…

Валентина открыла мощный сейф, он был до самой верхней полки набит деньгами.

– У вас есть куда складывать свою зарплату? – спросила она и заулыбалась.

– Да что-то не подумал об этом, а у вас нет ничего, куда ее можно определить? – тут же спросил я ее.

– Сейчас посмотрим, – сказала она и принялась открывать ящики рядом стоящей тумбы. Ничего не найдя, ушла из кабинета. Я повернул голову к окну. Там, за окном, еще ниже спустился туман. Мне уже не терпелось завершить весь этот процесс и вернуться на улицы города, где он окутал все, чтобы продолжать вдыхать и ощущать все вокруг.

Она принесла откуда-то слегка запылившуюся спортивную сумку.

– Это сумка нашего бывшего охранника, он в ней оружие и бронежилет носил, мы сейчас им другие купили, я думаю, вам она как раз поможет, – сказала Валентина, расстегивая замок на сумке и вытряхивая из нее какой-то мелкий мусор.

И вот около десяти килограммов купюр висели у меня на плече в потрепанной жизнью сумке, вокруг туман и несколько сотен километров до Юленьки.

Я поднимался лестнице в подъезде в квартиру. После утренней прогулки в офис компании я немного замерз, и хотелось принять горячую ванну. За чашкой кофе и сигаретой ко мне вернулись воспоминания о Севере, который будет жить у меня внутри, пожалуй, всегда. Часто вспоминаю нашу последнюю поездку с Федоровичем, эти лысые степи, густую тайгу и эти низкие и тоненькие березки, растущие кучей, будто обнявшись друг с другом, в самых ветреных и сквозных местах. Вспоминаю, как пыль тянулась ниточкой за машиной, и томное молчание Федоровича.

Спускаясь по лестнице, я встретил своего соседа, он закрывал почтовый ящик. Да, он постарел немного. Этот суровый дяденька с усами, которого я помнил с детства, нисколько не менялся, просто старость пришла и за ним. «Здравствуйте!» – произнес я. Я прожил около пятнадцати лет с родителями в этой квартире и никогда даже не знал его имени. Еще будучи пацаном, пересекался с ним у подъезда или на лестничных пролетах и просто говорил ему: «Здрасти», – и мчался к дворовым пацанам.

– О! Здравствуй, сосед! – сказал он, забросил ключи в карман и протянул мне руку. В ответ я подал ему руку, немного улыбнулся и с легким стеснением заговорил:

– Вы меня, конечно, извините, но, честно признаться, я даже не знаю вашего имени.

– Эх, Алексей, Алексей… Стыдно должно тебе быть, – сказал он.

Да, действительно, было стыдно немного, я продолжал держать на лице легкую улыбку.

– Но ты же мальчишкой был, зачем тебе знать, как меня зовут. Я все понимаю. – Он замолчал, но продолжал держать мою руку. Время будто замерло, и сосед мой замер, а я один как будто подвижен. Мне стало неудобно, и хотелось забрать свою руку, но стою, держу, жду, когда время снова начнет двигаться, сосед мой или заговорит, или отпустит мою руку. Не люблю такие неловкие моменты. Мне с детства он казался мрачным и странным человеком. Однажды я слышал сквозь стены, как он ругал своих детей, а может, жену. И в эти моменты мне было страшно. Я не видел его приветливого лица, а улыбки на нем, наверное, и вовсе не было. Усы его были всегда идеально подстрижены. Свежий воротничок рубашки, который торчал из-под джемпера, никогда не был смят или подвернут, казалось, что он только что ее выгладил и надел. А туфли всегда сияли, как только с прилавка.

– Юрий Владимирович, – произнес он и отпустил мою руку. – Я знаю, зачем ты ко мне подошел. Если ты хочешь поговорить о Юле, постучишь в квартиру после семи. И ее письма я тебе отдам, почитаешь хоть. Да и это… Я, в общем, помог ей найти тебя, так что не думай ничего плохого, – плавно и четко произнес он.

Его слова заставили меня расслабиться, но в то же время его назначенная встреча меня насторожила. В голове закрутились вопросы, но ни один из них не сформировался и не попал на язык.

– Спасибо… – сказал я, позабыв его имя.

– Юрий Владимирович, – продолжил он.

– Да, спасибо, Юрий Владимирович, я обязательно к вам зайду, – ответил ему я, спустившись на пару ступеней ниже него.

– Ну все, давай, – произнес он, хлопнул меня по плечу и стал ждать, когда я уйду, провожая меня взглядом.

В парикмахерской на часах было семнадцать пятнадцать. Монотонно разговаривала российская мелодрама в телевизоре, тянуло на сон, пока парикмахерша ковырялась то расческой, то ножницами в моей голове. Иногда задавала вопросы: «Здесь убрать?», «Здесь как?», «А тут, может, покороче?» Я уже и не помнил, когда последний раз был в таких заведениях, поэтому просто приходилось что-нибудь мычать ей в ответ, когда она предлагала более подходящие варианты.

Я постучал в квартиру Юрия Владимировича. За дверью стояла тишина. Вдруг сдвинулась щеколда, и дверь тяжело открылась.

– А-а-а-а… Алексей. Проходи, – неприветливо и томно сказал он. Я переступил порог и наклонился развязывать шнурки. В квартире было идеально чисто, а тишина даже настораживала. Пол был устлан блестящим паркетом, в прихожей стояли громадные часы с деревянным корпусом и золотым маятником, который монотонно отсчитывал каждую секунду.