М. Парфенов - Голоса из подвала

Поселок внушал беспокойство, но куда больше мутантов Егор боялся быть уличенным в трусости.

И он лишь беззаботно отмахнулся от слов Генки, но Ревякин неожиданно подтвердил:

– Ежегодно по три человека как минимум. Дети в основном. Нет, некоторых находят… изуродованными.

Ревякин окинул пристальным взглядом близлежащие дома и сказал негромко:

– Говорят, в Южном призрак водится.

Егор не верил в призраков. С семи лет не верил. Но внутри шевельнулся маленький мальчик, перед сном прикрывающий все дверцы в спальне, чтобы кто-то плохой не смотрел на него, спящего, из щелей.

– Призраков не существует, – сказал он заносчиво.

– Может быть, – проговорил Ревякин. – Может, она и не призрак, а что-то другое…

– Она?

– Хозяйка, – загадочно произнес Ревякин и переглянулся с Генкой. Точно посылал немой вопрос: «Думаешь, ему стоит доверять?» Генка ответил так же, глазами: «Ох, даже не знаю».

– Ну, рассказывайте, раз уж начали, – взмолился Егор. Вспыхнувший интерес отодвинул на задний план холодок беспокойства.

– Ладно, – сдался Саня. – Ты заметил, как эта улица называется?

– Нет.

– Улица Красилиной. В Великую Отечественную войну девочка такая жила. Здесь, в Южном. Пионерка Надя Красилина.

– Про нее фильм на местном канале крутили, – вставил Генка.

– Точно. «Подвиг Красилиной». Когда немцы город брали, у рудника шли сильные бои. Южный они захватили, но дальше пройти не могли. Наши в карьере засели, с взрывчаткой шахтерской. А девочка эта, Надя, к ним ходила секретной дорогой, связной была. Немцы узнали, схватили ее. Две недели в гестапо держали, каждый день допрашивали.

– Они ей руку отрезали, – вклинился Генка и уточнил: – По локоть.

Егор механически потрогал себя за плечо и ощутил, как на коже выступили мурашки.

– И что? Она не выдала наших?

– А ты как считаешь? Конечно, нет, иначе про нее фильм бы не сняли. Немцы ее на центральной площади повесили. Там сейчас ее статуя стоит.

– Но при чем здесь призрак?

– А при том, что после войны стали люди замечать фигуру странную. Прозрачную. То в парке ее видели, то возле шахты. Девочка в красном галстуке. Одни говорили, что она охраняет улицу своего имени, а другие наоборот. Что, мол, если увидишь ее, то умрешь в течение двух недель. Потом, когда Южный опустел, она сюда перебралась, поближе к домам. Ходит ночами из квартиры в квартиру, смотрит за порядком. И если кто чужой придет…

Санька провел большим пальцем по горлу.

– Да ну, – Егор осторожно улыбнулся, – с чего ей обижать кого-то? Она же хорошей была, нашей.

Произнеся это, мальчик вдруг понял, что оспаривает характер призрака, а не сам факт его существования.

– При жизни – да, – сказал Ревякин, – но теперь она не различает, где немец, а где свой. Ее в гестапо с ума свели пытками. Вот она и забирает всех без разбора, кто в одиночку сюда явится.

– А главное, – Генка понизил голос, и Егор нагнулся к нему, чтобы расслышать, – у нее теперь вместо руки КРЮК!

Последнее слово Поленов выкрикнул, одновременно хватая Егора за ребра и щипая.

Егор взвизгнул как девчонка, а приятели расхохотались.

– Ты это слышал? – утирая слезы, вопрошал Генка. – Слышал этот звук? Казотов, можешь повторить?

– Да иди ты, – насупился и густо покраснел Егор, – я сразу понял, что вы прикалываетесь.

– Ну а чего ж ты верещал тогда? – не унимался Генка.

– От неожиданности…

– Ну хватит, – сказал Ревякин, отсмеявшись, – идем. Скоро стемнеет, а у нас дело есть еще.

– Какое дело? – спросил Егор, но приятели уже шли к распахнутому люку. Они спустились вниз по опасно накренившейся подъездной лестнице. Перил не было. Пол покрывал слой мусора, среди которого лежали открытки и фотографии людей. Улыбающаяся девочка шлет привет из Сочи. Семейная пара держит на руках близнецов…

Теперь это принадлежало мухам.

Егор аккуратно обходил снимки, чтобы не наступать на счастливые лица, а его новые друзья пинали все, что попадалось под ноги, поднимая тучи пыли.

– Так вот, – уже на улице сказал Ревякин, – ты в нашей школе недавно, мы тебя не знаем. Хочешь к нам в компанию – прояви себя. Покажи, что не трус. Нам трусы не нужны.

– Что надо сделать? – предчувствуя что-то нехорошее, поинтересовался мальчик.

– Пустяк. В конце дороги, если направо свернуть, будет ДК, а возле него статуя пионерки. В постаменте есть дыра, мы там прошлый раз пачку «Парламента» спрятали. Принесешь нам пачку, покурим вместе и домой пойдем.

Егор замялся, устремил взгляд на убегающую вдаль улицу. Пес, возившийся в мусоре, испарился.

«Потому что был один, – подсказал маленький мальчик в голове Егора. – Здесь нельзя ходить одному».

– Ну, так что? Шевелишь поршнями?

– Ага, – промолвил Егор.

В компанию ему хотелось. Не так сильно, как хотелось жить, но достаточно сильно, чтобы он оторвал подошвы от потрескавшегося асфальта.

– И поторапливайся, – приказал Генка, – мы вечно ждать не будем.

Егор кивнул и засеменил вдоль пустых домов. В компьютерных играх у него всегда было оружие: мощные лазерные пушки, штурмовые винтовки. На какую кнопку жать, если вон из того здания с размашистой надписью «Здесь прошло мое детство» выберется мутант-переросток?

Чтобы успокоить расшалившиеся нервы, Егор заговорил сам с собой:

– Нашли чем пугать… девочка с крюком! Таким только в яслях пугают. Еще бы про гробик на колесах рассказали или про черную руку.

Стало легче, но, когда он обернулся и не увидел приятелей, дрожь в коленях усилилась.

«Вернись! Вернись! – умолял маленький мальчик. – Все шкафы открыты, темнота смотрит на нас из щелей!»

Но повзрослевшего Егора мучил еще один страх: быть осмеянным.

Он перепрыгнул через поваленный столб и свернул направо. Улица уперлась в небольшую площадь. Кусты сирени охватывали ее зеленым воротником, сходясь возле двухэтажного Дома культуры. По фундаменту из желтого кирпича змеился дикий плющ. На пороге, прямо между колоннами, вырос орех.

В центре площади стояла гипсовая фигура на голову выше Егора. Надя Красилина, некогда белоснежная, а теперь рыжая от пыли с рудников, поднимала руку в пионерском салюте. Ноги расставлены, подбородок задран. В позе столько решительности, что Егор, лишенный этого качества, нехотя залюбовался, хотя даже в своем возрасте понимал, что это не настоящий памятник, а поточная, ничего не стоящая, продукция вроде садово-парковых скульптур.

Лицо условной пионерки, галстук, юбочка до колен – вот и готова героиня Надя.

Егор не спеша приблизился к статуе.

Метровая тумба-постамент придавала ей роста. Девочка глядела сверху, и ее взгляд был грозным из-за чуть нахмуренных бровей и глазных впадин. На лице, казавшемся издалека схематичным, проступал характер. Не жизнерадостное по-пионерски, а осунувшееся, истощенное лицо принадлежало человеку, который запросто лишил бы жизни. Пускай не всякого, пускай только фашиста…