М. Парфенов - Голоса из подвала

– Хотите какао? – спросил вратарь, приглаживая пушок волос.

– Зачем вы меня бьете?

Настало время изумляться дяде Руслану.

– Я? Бью? Что вы такое говорите?

И стегнул ремнем так, что пряжка рассекла Егору подбородок и кровь закапала на пол. Мальчик замычал.

– Вас поймают! – вскрикнул он, когда боль утихла.

– Кто? – спросил вратарь самодовольно. – Кто меня поймает? Здесь нет никого, здесь я только есть! Я хрюшка, я неуловимая хрюшка!

В тишине, нарушаемой лишь жужжанием мух и стуком сердца, Егор различил металлический звук. Один едва слышный удар, за ним второй. Не в квартире, но рядом.

Егор посмотрел на входную дверь.

– Жарко здесь, – проговорил дядя Руслан, вытирая несуществующий пот, – я разденусь, если вы не против. Мы же с вами мужчины, не какие-то там. Нам нечего стесняться, верно?

Егор молчал, жадно вслушиваясь.

Звук повторился. Тот же: цок-цок.

Звук стал ближе.

Сомнений не было, кто-то поднимался по подъездной лестнице.

– Что с вами, молодой человек? – насторожился дядя Руслан.

– Вы слышите? – Егор говорил шепотом, словно боялся вспугнуть приближающееся цоканье. – Это доносится из подъезда!

Дядя Руслан поднес ладонь к уху.

Цок-цок.

Железные копытца стучат по ступенькам.

Цок-цок.

Железные копытца ходят по этажу.

– Вы, должно быть, меня разыгрываете! – догадался вратарь. – Маленький вы фантазер!

Цок-цок.

Железные копытца остановились перед дверями.

– Да кому там быть, в самом деле.

Егор знал ответ.

– Это она, – тихо сказал мальчик.

– Она?

– Пионерка. Она пришла за вами.

Вратарь натянуто хохотнул:

– Я думал, вы вышли из того возраста, когда верят в подобные байки. Призрак пионерки! Ну и ну!

Егор перевел взгляд на своего мучителя, посмотрел ему в глаза и увидел там то, что ему внезапно понравилось. Страх, сидящий глубоко внутри. Маленький мальчик Руслан тоже приходил из секции и закрывал все шкафы, чтобы темнота не следила за ним. Темнота или мертвая девочка…

– Проверьте! – сказал Егор и совершил невозможное: улыбнулся.

– Ха! Запросто! Сейчас схожу посмотрю. А потом мы будем играть. И пить какао. А утром я отведу вас к родителям – вот как мы поступим.

Дядя Руслан подмигнул пленнику и направился в коридор.

– Вот я иду, – проговаривал он свои действия вслух, – вот я у дверей! Вот я спрашиваю: есть там кто? Вот мне отвечают: нет, нет никого, дядя Хрюшка, вы один, дядя Хрюшка.

Он повернул замок и отворил дверь.

Медленно поднял голову.

Опорожнил мочевой пузырь.

Некогда белая, а теперь рыжая рука пронеслась в полуметре от его макушки и ударила в стену. Разлетелась на гипсовые осколки, обнажив каркас – рифленый металлический стержень.

Неспешно, как во сне, вратарь стал пятиться, а ОНА вошла в квартиру.

Ей приходилось пригибаться, чтобы не задевать дверной косяк. Ниже гипсовой юбки вместо ног у нее были два длинных и ржавых прута арматуры. Она двигалась плавно и осторожно, как гимнаст на ходулях. Тонкие палки-протезы отстукивали шаги.

Цок-цок.

Цок-цок.

От статуи остался лишь торс, юбка, голова и левая рука. Девочка-прутики встала напротив дяди Руслана.

– Значит, все правда, – сказал он.

Заменяющий правую руку стержень вонзился бывшему футболисту в щеку под скулой. Он не закричал. Проворачивая прут, пионерка ввинтила железо в череп. Кожа на лице дяди Руслана натянулась, превратилась в подобие мокрого перекрученного полотенца. Прут проткнул голову насквозь, вышел из основания шеи и пригвоздил мужчину к стене. Его глаза закатились, и он обмяк.

Все это заняло не больше минуты.

Статуя выдернула железную руку, позволив трупу упасть, и повернулась к мальчику.

Егор забыл дышать. Парализованный страхом, он смотрел, как приближается голем. Будто жуткая цапля на металлических лапках.

Пионерка вошла в комнату. Нагнулась над пленником. Ее бело-желтое гипсовое лицо отразилось в зрачках Егора. И хотя у статуи не было глаз, она тоже смотрела на него глазными впадинами.

– Я не немец, – сдавленно произнес мальчик, – я свой, я Егор Казотов, я не немец…

Металлическая рука уткнулась ему в грудь.

Егор попробовал зажмуриться, но веки ему не подчинялись.

– Не немец…

Пионерка склонила голову набок. Прут скользнул вниз и освободил кисти мальчика от веревок.

– Я свой, – твердил Егор, не понимая, что произошло.

И она ушла. Не проронив ни слова, потому что рот ее был сжат и запечатан навсегда. В коридоре она поддела прутом дядю Руслана и унесла с собой.

Еще через полчаса Егор нашел силы встать и покинуть дом.

Он шел по городу-призраку, а потом бежал рысцой настолько быстро, насколько позволял вывих. Он знал, что никогда не расскажет родителям ни про бывшего футболиста, ни про пионерку.

Пусть пытают – все равно не расскажет.

На выходе из города Егора посетила тошнотворная мысль: живая статуя была сном, никто не спасал его, никто не убивал дядю Руслана. И на самом деле Егор до сих пор там, в ужасной квартире, впечатанный в бетон щекой, и что-то тяжелое ерзает на нем, дышит в ухо, стонет и приговаривает, адская боль терзает прямую кишку, слезы обжигают щеки, слюна капает с разодранных губ.

Хватит! – Спасенный Егор мотнул головой и рванулся прочь.

Пускай все закончится так:

Далеко позади, охраняя поселок, стояла девочка-пионерка. Однажды кто-нибудь да заглянет в полый постамент под ее ногами и найдет там не только сигареты. Но пока поселок не ждал гостей. И пионерка салютовала луне окровавленным протезом.

– Иногда истории могут спасти жизнь…

– Иногда они помогают принять неизбежное…

– Показывают тропинку, по которой можно уйти от реальности…

– Спрятаться, спрятаться, скрыться!..

– Мальчику нужно спрятаться…

– Спрятаться, спрятаться, скрыться!..

– Мальчику нужно притвориться…

– Сделать вид, сделать вид, притвориться!..

– Что он не такой, каким его считают…

– Что ему не нужны таблетки…

– Иногда истории учат…

За шесть лет работы учителем Лена Гаврилова встречала очень разных ребят – и всегда говорила, что каждого из них есть за что любить. Но этот, конкретно этот…

Мальчик был странный.

Стоило ему войти в класс, как неугомонные дети разом затихли, позабыв про все свои неотложные дела. Никто ни у кого не списывал в спешке домашку, не катал шарики из бумаги, не визжал от щекотки, не смеялся и не шушукался. Макс Ветров прекратил щипать соседа по парте, и даже Галя Гришина в кои-то веки сама отложила в сторону мобильник, не дожидаясь, пока Лена выскажет ей отдельное персональное. В полной тишине двадцать пар глаз уставились на новенького, и она могла бы поклясться, что еще ни одного новичка этот класс не встречал таким образом.