Алекс Бранд - Выбор. Иное

В воздухе повеяло влагой, глубоко вдохнул, втянул носом воздух. Река близко, вот послышался тихий плеск медленно текущего величавого потока. Могаук. Но пора прервать неловко затянувшееся молчание. Роберта так и не ответила на мой вопрос.

– Так когда ты утром обычно встаёшь?

Вижу, как она чуть пожала плечами, явно услышав совсем не то, на что рассчитывала. По-моему, по ее лицу пробежала еле заметная досадливая гримаска. Прости, Берт… Нужно.

– Стараюсь в шесть тридцать, собраться, чай выпить. Еще идти минут двадцать. Клайд…

– Что?

– Ты никогда не спрашивал меня об этом.

– О чем? О подробностях твоей домашней жизни?

– Ну да… Странно как-то… Непривычно… Я не знаю даже, мне это приятно или нет…

Значит, встает в шесть тридцать. Дадим полчаса на утренние делишки. Семь утра. Чай. Семь пятнадцать. Одеться. Семь тридцать. Семь пятьдесят у ворот. В восемь на рабочем месте. Я, как начальник, приду, значит, чуть позже. Восемь десять. Не будем слишком важничать. Отлично.

– Мне просто это стало интересно, Берта. Разве так не бывает? Что-то заинтересовало – и спросил. Вот, спросил.

– Я понимаю. Но все равно странно. Ты какой-то не такой сегодня. Не как был…

Мягкий шум реки совсем близко, между деревьями уже виден неспешный поток, тут и там исчерченный серебристыми дорожками уличных фонарей по обе стороны.

– Пройдемся по набережной?

– Клайд… А если нас кто-то увидит?

– Не бойся, в этой полутьме трудно различать лица, все похожи одно на другое. Пошли.

Беру ее за руку. Не знаю, принято ли тут так ходить. И ладно. Ее маленькая ладошка чуть вздрагивает от прикосновения. И после секундного колебания доверчиво устраивается в моей ладони. Становится жаль, что она надела перчатки. Я иду по набережной Могаука, рядом со мной Роберта Олден… Мне кажется важным повторять это раз за разом, словно привязывая себя крепче и крепче к ней, к этому миру.

– Это и есть тот путь, которым ты на работу ходишь?

– Да, тут уже близко, вон видно уже фабрику, посмотри… – Берта показывает пальцем вдоль набережной и на тот берег.

Да. Мысленно утираю честный трудовой пот. Вот оно. Длинный фабричный корпус на той стороне реки. Неплохо освещен несколькими фонарями. Останавливаемся.

– Устала, солнце?

– Немного…

Роберта застывает на мгновение и словно прислушивается к чему-то. Ее лицо становится отстраненным, ушла в себя на пару мгновений. Ясно. На какой мы неделе? Ну, это выясню точно чуть погодя. Не сейчас, не надо давить на нее, не буду спрашивать. Я опасался, что Роберта заговорит о беременности, о необходимости срочно что-то делать, словом, заведется очередной тяжёлый разговор. Я ещё не готов к нему. Мы оба не готовы. И каким-то наитием она поняла – сейчас не нужно об этом. Успеется. А я уже увидел все, что собирался.

– Пойдем домой?

– Клайд…

И она прижалась ко мне, обняв. Так доверчиво обняв… Нельзя не ответить на такое. Пусть я все это затеял, чтобы узнать дорогу к фабрике… Пусть. Какое сейчас это имеет значение? Она наверняка надела то, в чем пришла когда-то на первое свидание. Надеясь, что я увижу. Замечу. Вспомню. Она простила ложь. Она… Она все равно верит, ждет и надеется. А я… А я не знаю, как с этим быть, что делать с этой верой, с этим чувством. Не знаю. Нельзя ответить на него, не сказав правду. О том, что я – не он.

Роберта всё крепче прижимается ко мне, её руки обнимают с неожиданной силой. С силой отчаяния. С последней силой утопающего, тянущегося к спасательному кругу. Утопающего… Да что же… А она шепчет… Шепчет на грани слышимости, не мне. Самой себе.

– Клайд, милый… Ты прости меня, пожалуйста. Знаю, не любишь. Может, и не любил никогда… Прости… Прости… Если бы… Если…

Прощения просит… За свою надежду… За отчаяние… За любовь…

Мои руки бережно обняли ее в ответ. Молчу. Что ей сказать? Не говори ничего. Не отвечай. Не разубеждай сейчас ни в чем. Молчи, молчи. И просто слушай. Ей надо, надо говорить с тобой. Она тут совсем одна. Никого нет, кому она может доверить свое самое сокровенное. Как же вышло, что единственный человек, которому она может довериться – это тот, который безжалостно разбил все ее мечты, всю ее жизнь? Но разве я это сделал? Я – не он. Но это я сейчас стою здесь, глубокой ночью на безлюдной набережной Могаука, перенесенный сюда, в тело подлеца и убийцы. Это я здесь и сейчас обнимаю измученную отчаявшуюся девушку, так безрассудно отдавшую себя ему. Как, как не ответить на это объятие? Как не ответить на эти тихие безнадежные слова? Дальше молчать?

– Берта…

Ладонь осторожно гладит выбившиеся пушистые локоны, шляпка мешает. Снять ее… Нет. Ну нет же… Не могу. Нельзя. Она запрокидывает лицо и смотрит на меня, тону в ее бездонных глазах. Утонуть… Да что за наваждение с этим «утонуть»… Это слово преследует меня… Нас…

– Берта…

– Что, милый?

Ну же… Хватит молчать, пора делать шаг. Делать выбор. Назад пути не будет, я понимаю это? Да.

– Ты… Знаешь… Ты не бойся ничего. Слышишь?

– Слышу, Клайд… Я не боюсь.

– Правда?

– Неправда. Я боюсь.

– Чего ты боишься сейчас?

– Что ты скажешь, что пора идти обратно.

– Ты не хочешь возвращаться?

– Нет.

Она вздохнула и положила голову мне на грудь. Шляпка оказалась у меня в руке, порыв ветра разметал длинные волосы. Невольно прижал Роберту к себе, маленькую и беззащитную, снова стало страшно, что сейчас исчезнет, развеется без следа… Она затихла, замерла в моих объятиях, а я… Не хочу ее отпускать, пусть этот миг длится и длится. Слышу тихое посвистывание ветра в ветвях деревьев, шепот…

– Мне сейчас очень хорошо и спокойно, Клайд. Правда. И я не хочу, чтобы это закончилось. Вот и все.

Вот так мы и стояли на безлюдной набережной. И казалось, сама природа затихла вместе с Робертой, прильнувшей ко мне в прохладной ночной темноте. Я легонько повернулся, чтобы свет дальнего фонаря хоть немного осветил ее лицо. Глаза были закрыты и две блестящие дорожки сбегали по щекам… Она улыбалась…

– Солнышко…

Улыбка стала еще улыбчивей.

– Назови меня так еще раз…

– Солнышко…

– А?

– Пошли домой.

– Ну вот…

Глаза открылись, Берта вздохнула. И уже сама вложила ладонь мне в руку.

– Идем домой… Только медленно.

– Бежать не будем, но тебе пора спать, до рассвета всего ничего осталось.

На часах почти три, стало совсем прохладно. Повернул Роберту к себе и плотнее повязал ей шарф, аккуратно заправил его под пальто. Улыбнувшись, надел обратно шляпку, шутливо щёлкнув пальцем по полям. Она с вновь появившимся на лице удивлением позволила мне все это проделать, в который раз пристально на меня посмотрев. Я же деловито сказал, подмигнув.