Олег Голиков - Мой ангел

– Горячая, молодая, страстная…, – бормотал он, орудуя под моей юбкой.

Я попыталась убрать его руки, но он резко толкнул меня, и я завалилась на стол, где ещё недавно, во время совещания, его замы раскладывали свои документы. С меня слетели мои очки в тонкой оправе, да я ношу очки, я разве об этом не говорила? Так ничего особенного – небольшая близорукость, жить не мешает, но вот вижу без очков плоховато, правда одеваю их только когда читаю или работаю. Да, с меня слетели мои очки, и вот именно в этот момент я поняла, чего он от меня хочет. Мне стало ясно, что шутки закончились, и если не предпринять никаких экстренных мер, то я стану жертвой маньяка-насильника в лице собственного начальника. Поняв всё это, я начала сопротивляться как только могла. Я в неистовстве размахивала кулаками, но не могла достать до него, я дёргала ногами, но он прижал их к столу, и сил у него было больше. Я страшно ругалась, по крайней мере раньше я таких слов никогда не говорила, а тут… Откуда они только взялись в моём лексиконе?

На все эти выходки маньяк, которому по всей видимости предстояло стать моим первым мужчиной в жизни, не обращал совершенно никакого внимания. Он пытался снять с меня колготки, но я извивалась всем телом так, что мои бёдра ходили ходуном, поэтому он просто разодрал их и принялся за мои трусики. Моё состояние было близко к истерике, я уже не ругалась, я уже только хрипела, сипела и задыхалась, а Аркадий Семёнович похоже знал своё дело. Меня начали душить слёзы, но в этот момент моя правая рука, которая вместе с левой совершала хаотичные движения, наткнулась на что-то тяжёлое. Я попыталась взять этот предмет, но одной рукой это сделать было невозможно. Тогда я немного повернулась, и левая рука пришла на помощь правой. Тяжёлым предметом оказались часы с дарственной надписью. Директор был очень занят моими трусиками, тем более, когда я потянулась за часами, то на несколько секунд прекратила сопротивление, и дело у него пошло веселей. Но меня это уже не волновало. Я напрягла пресс, эх, знать бы, что придётся так делать, я бы больше времени уделяла занятиям спортом, моё туловище, отягощённое массивным подарком, нехотя двинулось вверх, а потом мои руки, резко описав дугу, буквально вонзили позолоченный хронометр в голову насильника. Левая часть головы директора моментально окрасилась в красный цвет. Он сразу прекратил свои труды, пошатнулся и, как мне показалось, недоумённо посмотрел на меня. Я не стала искушать судьбу, мои руки в тот момент опережали мои мысли, они вновь размахнулись и опять ударили в то же место. На сей раз директор не устоял. Он просто рухнул на пол. Упал на правую сторону, а потом завалился вниз на живот. Из его проломленной головы фонтанчиком струилась кровь, так что ковёр на полу быстро пропитался алой жидкостью, и она начала скапливаться на его поверхности в виде лужи. Тут не надо было щупать пульс, делать искусственное дыхание, с первого взгляда было ясно, что Аркадий Семёнович Поплавский отошёл в мир иной. Что ж, может быть ему там будет лучше.

В тот момент, конечно, таких мыслей у меня не было. Не было и облегчения от того, что я смогла избежать насилия над собой. Не было и осознания того, что я сделала, а ведь я убила человека. Не важно какого, пусть покойный и был крутой шишкой, а важно что человека. В тот момент я просто закатилась в истерике. Я сидела на столе, смотрела на свои разорванные колготки, порванную юбку и просто сотрясалась в рыданиях. В рыданиях без слёз. Я не думала ни о чём, я просто смотрела на медленно увеличивавшуюся тёмно-красную лужу под головой директора и рыдала.

Я не знаю, сколько я так просидела, но в какой-то момент дверь в кабинет открылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Эммы Сергеевны.

– Аркадий Семёнович, я жутко извиняюсь, но уже пять часов, если вы не возражаете, я пойду домой, – произнесла она фразу, которой заканчивала свой каждый рабочий день.

В эту секунду она увидела меня, её глаза округлились, и она перевела взгляд на пол.

– Бог мой! Надя, что случилось???!!!

На её истошный вопль быстро сбежались те сотрудники, которые ещё не успели покинуть рабочие места в пользу домашнего очага. Все ахали, кто-то плакал, кто-то, видимо, смотрел на меня, я не знаю, я смотрела только на пол, да на свои коленки в разорванных колготках.

Кто-то из самых хладнокровных вызвал милицию. Наряд приехал быстро, к таким людям они всегда приезжают быстро.

Дальше я всё помню очень смутно. Милиция быстро выдворила всех за дверь, оставив в качестве понятых Эмму Сергеевну и Александра Абрамовича Синегорова, который работал у нас коммерческим директором. Милиционеры, не суетясь, собрали все улики, задавали какие-то вопросы то мне, то понятым. Кто-то надел на меня слетевшие очки, но я даже не обратила на это внимания. Мы что-то отвечали, причём я всё также сидела на столе в разорванных колготках и юбке. М-да, красивое видимо было зрелище.

Потом все куда-то засобирались. Молодой сержант подошёл ко мне, аккуратно взял под локоть и помог спуститься на пол. Он пристегнул мою руку к своей наручниками, и мы направились в машину. Проходить пришлось мимо множества кабинетов, из которых выглядывали испуганно-любопытные лица сотрудников. Все они смотрели на меня, не знаю, что они думали в тот момент, тогда, а честно сказать и сейчас, мне было наплевать на них.

В участке меня оформили по всем правилам, допросили, хотя я не помню, о чём меня спрашивали, а потом тот самый молодой сержант отвёл меня в камеру. В камере сидела только одна женщина. Она посмотрела на меня и широко улыбнулась. В тусклом свете я сумела различить, что во рту у неё явно не тридцать два зуба, а цвета они такого, что её никогда не взяли бы рекламировать зубную пасту.

– Надо же кого мне привели! – воскликнула моя будущая соседка, – молоденькая, а тельце-то какое! Будет кому ублажить старуху.

Она радостно потёрла свои заскорузлые руки.

– Ты это, Марфа, – сказал сержант, – поаккуратней.

– А что я? Что я?

– Она только что человека убила, так что осторожней с ней, нам убийства в отделении не надо.

– Да я ничё, начальник, в натуре, я ж просто прикалываюсь.

– Смотри мне, – сержант погрозил ей пальцем и закрыл за мной дверь.

Я подошла к свободным нарам и села на них. Марфа некоторое время смотрела не меня, видимо хотела завязать разговор, но потом просто завалилась на нары и вскоре захрапела. Не знаю, может мой вид сказал ей, что ко мне лучше не приставать с расспросами, а может они испугалась предупреждения сержанта, не знаю. А я так и просидела всю ночь, не вставая и не ложась. Просто сидела. Ни о чём не думала. Состояние близкое к шоку, а может быть и шок. Не знаю.

Утром меня куда-то повели. В комнате, куда меня доставили, сидел какой-то офицер, а также стоял мужчина в форме, но не милицейской (потом я узнала, что это был прокурор), а также маленький лысенький человек, который о чём-то громко говорил. Увидев меня, он на секунду остановился, а потом заговорил с новой силой: