Максим Шешкаускас - Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

Я был в бешенстве. Андрюша и Толик не могли понять, что случилось. Ах вы не можете – смотрите! И перед ними возникла деревянная будка, видом напоминающая деревенский сортир – подлинный прародитель Храма Утех. Первым в нее вошел Толик, и вышел оттуда не скоро, а когда дверь вновь со скрипом открылась, мы увидели глаза, переполненные восторгом, поэтому Андрюша поспешил с нетерпением. Одинокие и голодные до новостей из внешнего мира – для них окунуться в чужую жизнь было истиной отдушиной, лучиком света, вызывающим зависимость – и для тебя Храм Утех вскоре станет местом воистину божественным, поверь. Но что нам было делать с экзаменом, Томом и пробелом в знаниях?

Мне было, есть и будет присуще спортивное упрямство. Я не был готов сдаться просто так. Ах не получается пойти легким путем – отправимся сложным, но из университета я не вылечу. Если я не могу впитать знания, нужно предмет выучить. Тем более, у меня есть подходящий кандидат на роль репетитора. А то, что в запасе не так много времени, тоже не беда – ведь в реальном мире и Внутренней Риге оно может протекать с разной скоростью. Оставалось внушить Тому, что он должен меня учить, а о том, что он был твердолобым, ты уже слышал.

Начал я с попыток объяснить, где он и что произошло, но Том ответы не принимал, требуя какой-то своей правды. Он закрылся и ощетинился, наотрез отказавшись верить в происходящее – таких принять во Внутреннюю Ригу сложнее всего, их приходится ломать, заставлять действовать по моей воле. Том был одним из первых, поэтому я, возможно, переборщил, устроив ему настоящий ад: чтобы ты понимал, я, например, изобрел вечную мясорубку – и для создания этого хитроумного устройства я задействовал церковь Святого Петра, вон, ее шпиль виднеется… Орудие пыток работало так: в башне-колокольне жертву подвешивали за руки и медленно опускали в остекленную шахту лифта, где ее, сантиметр за сантиметром, перемалывало на фарш. Том проходил мясорубку от пят до кончиков пальцев, при этом оставаясь живым раздробленным нечто, обладающим разумом, способным ощутить всю боль и смысл происходящего. Потом он м-е-едленно собирался, склеивался по кусочку, чтобы повторить все заново.

Искусен я? Чертям в аду есть, чему поучиться, хе-хе. Но ощущения Тома сложно передать словами, может, желаешь попробовать? Ну-ну, времени у тебя будет уйма, вдруг когда-нибудь захочешь сам вот так вот поразвлечься. Это не смертельно – гарантирую. Но больно очень, учти. Ладно… Слишком не осуждай меня – что мне оставалось делать? После настоящего убийства в реальном мире сложно отказаться от своей цели из-за упрямства кого-то в моем подсознании. Что то было не упрямство, а помешательство – я догадался не сразу. Про стержень Тома я тебе говорил, так вот, происходящее не вписывалось в его картину мироустройства и он попросту отказался принимать Внутреннюю Ригу как данность.

Я был взбешен, и бешенство заводило творческий потенциал – чего я только не выдумал – рвал на части, лишал воздуха, пытал током, за внутренний день истощал от голода и умертвлял жаждой. Что в это время делали Толик с Андрюшей, какое принимали участие? Андрюша сперва наблюдал за пытками, но Толик в это время наблюдал за ним, и под пристальным взглядом Андрюша устыдился – они удалились, оставив меня с Томом и моим бессильным бешенством наедине.

Я бесконечно растягивал внутренние дни, иногда лихорадочно и истерично врываясь в реальность, трясущимися руками хватаясь за учебники и конспекты, но пересдачу я предсказуемо завалил, а отыграться было не на ком – я стирал Тома в порошок, но ему к этому времени было уже безразлично.

И я впал в апатичное отчаяние. Как же так: получается, я напрасно убил человека. Ни к чему хорошему это не привело – я разом загубил две жизни: Тома, что очевидно, и свою в несбывшемся светлом будущем.

Как я и предполагал, отец оплачивать перевод на платное отделение отказался, более того, не согласился он и быть поручителем моего кредита, поэтому меня ждала по-настоящему взрослая жизнь – мне четко дали понять, что раз уж учиться я закончил, пора бы найти себе работу и поскорее упорхнуть из фамильного гнездышка строить жизнь самостоятельно. Мне было страшно находится в реальном мире с его туманными, но, на мой взгляд, злыми перспективами, и я прятался от всего и всех во Внутренней Риге. Я околачивал углы здешних улиц, раздражаясь подмеченными недостатками созданных силой мысли конструкций, но не исправляя, а нарочито выпячивая их еще больше – мне хотелось довести до карикатуры сотворенный мир, чтобы самому ужаснуться тому, во что я верю и еще больше упиться жалостью к себе. Тогда-то меня и перехватил Андрюша.

– Все плохо, брат? – Начал он с сочувственной ноты, и, не дождавшись ответа, продолжил:

– А что именно плохо?

Я бросил раздраженный взгляд, но его недетские глаза не пробрало:

– Давай разберемся, что именно тебя так вывело из себя? Что тебе придется разгребать проблемы там? – он закатил глаза, намекая на реальность. – Так поселись здесь. Навсегда. Как я, Толик, теперь еще и твой однокурсник. А что? Знаешь, как тут уютно? Навсегда останови ход своего времени… Вот только ты и представить не можешь, как я тебе завидую. Да, братец мой, ты и представить не можешь, на что я готов пойди, чтобы оказаться на твоем месте, и быть способным увидеть реальный мир собственными глазами. На что, например? Например, я изредка помышляю, а что будет, если тебя уничтожить тут, внутри: придушить, зарезать, сжечь – убить каким-нибудь способом. А что, если я тогда займу твое место там, в настоящем мире. Вряд ли конечно… Но знаешь, что меня сдерживает? Нет, не то, что вероятность занять твое тело ничтожна мала и фантазия бредова, а то, что я не знаю, как тебя убить. Ты ведь в этом мире бессмертен. Ну что ты смотришь с оскалом? Да, признаюсь, я тебе завидую, и даже очень! Да, я бы все отдал за возможность разгребать твои «проблемы». И нет – мне это осуществить невозможно. Но ты! Ты все тут бродишь сам не свой. Так давай уж! Брось все и поселить во Внутренней Риге. Только тогда навсегда. И я тебя уверяю, очень скоро ты поймешь, каким же был идиотом.

Глаза Андрюши источали гнев и презрение, и, представляешь, в тот момент мне было страшно ему перечить. Почувствовав это, он чуть успокоился:

– А лучше соберись, прекращай надумывать страхи и покори тот мир. За себя и меня! Проживи жизнь так, чтобы нам на двоих хватило! И ничего не бойся – мы всегда рядом. Скопом уж что-нибудь придумаем. Только умоляю, прекращай ныть и возьми себя в руки.

«А ведь правда», – думал я в тот момент: «ведь он чертовски прав». Я ведь действительно должен и Толику, и Андрюше. И, чтобы вернуть долг, я обязан стать лучшим: первым из людей. Для меня нет преград! А если кто-нибудь встанет на моем пути, что ж… я знаю, как заставить любого служить мне отныне и во веки веков. Я знаю, как для кого-то сделаться Богом!