Братья Ют - Эхо тишины

– А где папа? – Я понимаю, что вопрос ей не понравится, но не могу удержаться.

– Я хотела встретить тебя сама. Но он приедет поужинать, – уверенно отвечает она, сразу закрывая вопрос. – Смотри, что тут есть для тебя.

Это подарок. Прямоугольной формы в зелёной бумаге с блёстками и маленьким цветастым бантом. Книга! С широкой улыбкой я судорожно срываю обёртку. И это лучший подарок, возможный в такой момент: Р. Бахман «Блейз», редкое подарочное издание. У меня есть принцип – я читаю всегда только с бумаги, никаких электронных «читалок», смартфонов и прочих способов передать печатную информацию.

У бумаги есть свой неповторимый приятный запах. Сначала это предчувствие неизведанного, влекущий аромат будущих приключений. Но когда дочитываешь последнюю главу, то ощущаешь, как пахнет чем-то родным, близким. Домом. У новой книги слышен лёгкий, едва уловимый хруст страниц. Как первопроходец, делая широкий шаг, ты входишь каждый раз в новую историю.

Книга хоть и не новая, но этот роман мне хотелось несколько месяцев, с тех пор, как он появился в местном книжном магазине. Я сжимаю маму в объятиях, как можно крепче, получается немного резковато. Кажется, у меня глаза на мокром месте. Может, это и есть оно, счастье?

Помещение называется «кают-кампания». Почти ничего нет из мебели. Большой круглый стол, деревянный и старый, много тяжёлых, но мягких стульев – занято лишь восемь. Очень тёмный ковёр, который вначале показался мальчику чёрным, но оказался бардовым. Наглухо закрытая железная дверь и ил-лю-ми-на-то-ры. Сложное слово для восьмилетнего разума. Однако Генри обещает себе, что потренируется произносить его правильно и быстро.

– Мои часы стоят с самого начала. Не получается завести. А настенных здесь нет. – Это вновь Джордж подаёт голос.

Росс смотрит на свои руки. Не знает, что сказать, ничего не всплывает в памяти о первых минутах здесь. Это пугает. Но в его голове всплывают другие события.

– Я помню, что мне дали, наконец, отпуск. Помню, Кэрол, как пришёл домой пораньше, чтобы тебе сказать. Тихо вошёл через заднюю дверь, хотел сделать сюрприз, но не получилось, потому что в гостиной было полно народу. Пахло пирогом из тыквы, по рецепту твоей мамы. Даже раздеться не успел. Сидели Флемминги и учительница Генри. Ещё тот тип, как его звали? А, да, Фишер, психолог. Вид был у всех встревоженный. Случилось какое-то несчастье в классе. Нет-нет, не с нашим Генри, не смотри так! Просто сын Флеммингов кинулся на девочку и искусал в кровь, даже ухо отгрыз. А Генри не видел ничего, только следы в классе и как того малого увозили санитары. Не помню, как звали пацана. Ты помнишь, Генри, сынок?

– Нет, папа, – едва дыша, отвечает мальчик. Он и правда не помнит ничего такого. В его голове только начинает вырисовываться страшная картинка происшедшего в классе, но он отмахивается от неё легко, как только может детский ум, и погружается в чтение.

– Знаешь, дорогой, я тоже не могу ничего сказать… Это когда было?

Росс не отвечает, думает. Ответ не приходит, ни дата, ни месяц. Года тоже нет. Время словно давным-давно исчезло с лица мира.

Тишина расползается по углам, как хозяйка помещения. Слишком часто они молчат, но ничего не могут поделать с этим. Всё время приходится собираться с мыслями, чтобы не потерять нить и без того сложного разговора восьми уставших людей.

Кэрол искренне старается, но ничего не идёт в голову. Мелькают какие-то намёки: запахи, смутные силуэты, возможно, и правда, Флеммингов, ещё она припоминает, как хотела рыдать, но не может никак осознать причину. Может, горькая обида? Да, нечто похожее…

– А у меня как раз заканчивались последние экзамены, – задумчиво тянет Алекса. – Да, лето было в самом разгаре. Чётко помню, как сдавала последний экзамен по Лексикологии. Я оставалась одной из последних в аудитории, и наш учитель мистер Уоллош всё время поглядывал на часы. Когда он двигал запястьем, то солнечный зайчик бил мне прямо в глаза – так неудачно я сидела. Потому и сосредоточиться не могла! Какой-то парень в очках как раз ответил на твёрдую «тройку», только меня такая оценка не устраивала, вот и сидела до последнего. – Задумчивая пауза. – Не могу вспомнить, как звали одногруппника в очках… «Китти, к барьеру», сказал он. Мистер Уоллош всех девчонок так называл. Старый хрыч, хотя по внешности не дашь больше пятидесяти. Он вообще мужик классный был. – Алекса тепло улыбается, оглядывая присутствующих. – Я вышла, коленки трясутся, ладони мокрые – жуть! А он так посмотрел и сказал: «За проявленные смелость и общую эрудицию в течение семестра, а также же за особую выдержку, чтобы досидеть до конца экзамена, объявляю благодарность! Можете идти, «пять». Уже на улице я поняла, как обидно было всё выучить и не ответить. На часах было без пяти четыре.

– А сейчас? – спрашивает Джордж с явной симпатией. – У меня нет своих.

– Одиннадцать ровно. Не знаю, правда, утро или вечер.

Оливия вскакивает, упирается в столешницу и осматривает всех по очереди.

– Вы что, всерьёз думаете, вся эта чушь нам поможет? Вы тут ещё детские фотографии сядьте пересматривать! Не в обиду, малыш. Знаете, что помню первое здесь? Вот этот долбаный ковёр! – Она показывает пальцем на пол. – Я тут валялась почти под столом, а эта дрянь, ворс, щекотал мне нос. А знаете, чем он пахнет? Ничем! Даже запаха пыли нет, будто его тут надраивают каждые полчаса. Если вам это не кажется странным, что вы решили посидеть и пообщаться на отвлечённые темы, то даже не знаю, чем вас удивить. Хотя, нет, знаю! Это чёртов круизный лайнер, на который, я уверена, никто из нас не покупал билетов! А ещё заваренные люки, закрытые двери и полное отсутствие людей. Дьявол, я даже не понимаю, мы движемся, или нет!

– Честно сказать, я, э-э, не ощущаю качки. В кино видел, ну-у, что какое бы большое ни было, эм, судно, если оно на воде, даже теплоход, всё же качает. Ну, на волнах. А тут… ничего. То есть, вообще ничего.

– Молодец, Джорджи, милый, – сладко воркует Оливия, но затем её нервный тон возвращается: – Такие лайнеры просто огромны. Эта гигантская махина, может, вообще уже потонула, да мы не в курсе. У нас как-то проходили съёмки на таком, и тут сотня человек может неделю бродить, да так и не встретиться друг с другом. За пару дней фотосессии прокляла всё на свете и своего агента в придачу. Этот идиот Артур, голубок недообрезанный, пошёл за водичкой, и отыскали его только к вечеру. Сидел и плакал в каком-то машинном отсеке, весь в соплях и мазуте. Я думала бросить его прямо там, может быть, мужика себе хоть нормального найдёт.

– Что значит «недо-об-резаный»?

Вопрос Генри остаётся без ответа.

– Так вы у нас модель, Оливия? – Итана совершенно не трогает её тон. Будто и не стоит она сейчас с горящими глазами и дрожащим голосом.