ИРИНА КУЛЬДЖАНОВА - +Я

Он неразборчиво мявкнул что-то. Подергал шкурой на спине. Весь его вид выражал недовольство мной и раздражение.

А я…

Я вдруг почувствовал, как сквозь меня прошелся влажным холодом сквозняк. А потом меня потащило к столу… Как в замедленной съёмке, увидел подскочившего Сельма, его испуганные глаза и вставшую дыбом шерсть. И свет, начинающий просачиваться из открывающейся Двери зеркала. Этот безумно теплый, желто-оранжевый свет, которого в Межпределье не бывает.

Из тоненького лучика он на глазах ширился, и не было никакой возможности сопротивляться или посмотреть в другую сторону. Через мгновение неведомая сила почти расплющила меня о стремительно теряющую непрозрачность поверхность зеркала.

Я услышал дикий вопль Сельма, почувствовал боком сокрушительный удар, и меня вынесло из зоны действия Двери. Переведя в блаженном сумраке дыхание, я обернулся.

Сельм заворожено смотрел прямо в зеркало, во все шире открывающийся коридор. Льющееся оттуда свечение окутало уже его с ног до головы, лишь гибкая спина и замерший хвост еще оставались в тени. Свечение отражалось и плясало вытянутым пламенем в его широко раскрытых глазах, рассыпалось мелкими искорками по вибриссам и вздыбившейся шерсти. Казалось, оно проникает под шкуру мохнатого. Что он потихоньку начинает плавиться и растворяться в этом золотистом луче. Сельм поднял правую переднюю лапу, на ощупь перешагнул через раму зеркала, оказавшись наполовину в коридоре.

Я не успел ничего подумать… Просто с разбега толкнул его в бок, отпихивая друга от зеркала. Но тело мохнатого – это не призрачное тело, и мне понадобились все мои силы, что б хоть немного сдвинуть его с места. И этого оказалось достаточно.

Сельм, как на пружинах, подпрыгнул на всех четырех лапах, ударился спиной о рамку зеркала, и с шипением попятился обратно в комнату. Свечение из Двери мигнуло и немного потускнело, сузилось до вертикальной полосы. Сельм, тяжело дыша и осторожно отступая, вылез из рамы. И перевел на меня горящий фиолетовым огнем взгляд. Совершенно безумный… Я понял, что ему нужна передышка. Боец и страж сделал все, что мог, и какое-то время мне не помощник.

Свечение в зеркале начало вновь набирать силу, меня окатила волна влажного холода. Но сейчас я был готов. Не смотрел в ширящийся коридор, и позволил подтянуть себя почти вплотную к тающей в неверном свете поверхности зеркала. Только тогда открыл глаза.

И посмотрел на неё. То, что это была совсем молоденькая девчонка, я понял еще в первый раз. Перед внутренним взором тогда промелькнули просыпающиеся юной зеленью почки, блики солнца в ручьях и россыпь веснушек. Сейчас она смотрела на меня в упор из открывшегося в зеркале коридора. Темно-зеленые, травянистого цвета глаза, в которых плясало пламя свечи и какие-то тени. Она что-то шептала, но я ничего не слышал. Просто догадался, что это за слова. Конечно, это было гадание.

Она еще ничего не видела, свет только начинал меня проявлять. Я вцепился в раму обеими руками, чувствуя, как Тотмир с каждым неслышным словом затягивает все сильней. Подчиняет своим законам и делает меня видимым. А мне уже слышны стали негромкое:

– Ужинать… Ряженый – суженый, жду тебя ужинать…– она осеклась, глаза сделались испуганными, она немного отпрянула от зеркала – наконец меня стало видно. Но было еще что-то, кроме испуга… Недоумение, да. И злость. И обида. Еще мгновение она смотрела на меня, а я чувствовал, что цепляюсь за раму уже из последних сил. Что если она не закроет Дверь, то меня вынесет в эти пустые коридоры на веки вечные, и никто меня там уже не сыщет. Или я вывалюсь в Тотмир, и не знаю, что страшнее…

А потом все произошло одновременно – она выдохнула в отчаянии:

– Это не он! Чур меня!

Меня оторвало от рамы и швырнуло назад, в Межпределье, а Сельм с громким продолжительным «Мррррррррррр» прыгнул к зеркалу, старательно собирая на себя гаснувший желто-оранжевый теплый свет. Через мгновение Дверь закрылась.

Мы оба ошарашено молчали. Сельм еще фыркал, боясь отодвинуться от зеркала и оставить меня неприкрытым. Я не двигался, боясь обнаружить, что вернулся не весь. Потом пришло осознание, что эта Дверь больше не откроется, ни сегодня, ни завтра. Никогда. Наверное, девчонка расколотила зеркало…

Я подошел к окну, сел на подоконник. Ночь за окном все так же искрилась и переливалась хрусталем и чернильной синевой.

– Да… враки все, там энергия такая же, как наша… Только еЁ так много – аж оглушает… Чуть не испепелило меня. Спасибо, что остановил, – он быстро глянул на меня, отвел взгляд и прищурился. – И… Что теперь?

– Ну, всё… Мы справились. Почему-то! Двери больше нет. Ты насобирал себе достаточно, да и я все еще жив. А девчонка… Будет поневоле теперь искать моего двойника! Где-то он есть там, рядом с ней, раз сегодня я дежурил. А не маялась бы дурью – была бы с тем, кто «он».

Я понял, как сильно ослаб за эту ночь. Наверное, даже по меркам Межпределья стал не то, что призрачным – прозрачным. В таких случаях помогает уютное местечко на крыше, и холодный бледный рассвет. И ещё – живой и здоровый Сельм. Он, конечно, вечно рвется туда, откуда можно не вернуться, но он мой лучший друг и напарник. Закрыв глаза и выдохнув, я, наконец, расслышал, как за окном тихо поют перед рассветом звезды.

Наша крыша ждет нас!

Ирландка!

Как он сразу не догадался! Хотя, когда она телефонировала о своем визите пару дней назад, слышимость была столь отвратительна, что было совершенно непонятно даже, мужской или женский голос он слышит. Джеймс внутренне содрогнулся, понимая, что сам согласился принять её.

– Мисс …

– Бёрнс. Дара Бёрнс.

– Мисс Бёрнс, оценка займет некоторое время, вы подождете или зайдете позже?

Не удалось. Она с недоумением и возмущением уставилась на него из-под негустой вуалетки. Потом, сдержавшись, проговорила почти спокойно:

– Мистер. Паддингтон. Я. Подожду. Здесь. Я могу присесть?

Он разочарованно кивнул. Указал на кресло у камина. Сам разместился напротив. Гостья одним движением распустила завязки плаща-накидки, не глядя швырнула его на кофейный столик. Затем практически плюхнулась в кресло, откинула вуалетку наверх и небрежно стащила замшевые перчатки шоколадного цвета. Тепло от камина разливалось плотным потоком, но она наклонилась еще ближе к огню и вытянула руки. Девушка была худой, если не сказать мосластой, не очень складной, все в ней было как-то чересчур. Словно навскидку нарисованная тушью и раскрашенная к Рождеству дешевая открытка. Слишком длинные руки, ноги и шея. Слишком яркие, оранжево-морковные, абы как уложенные под дурацкую шляпку сумасшедшие кудряшки. Одета – вроде ничего особенного. Блузка под горлышко, несколько пышновата в рукавах и груди, но спокойного бежевого цвета. Узкие брюки из мягкой кожи оттенка охры, жесткий полукорсет на клепках и классической шнуровке, на левом бедре сумка-кобура. Но даже в этом незамысловатом повседневном костюме она выглядела, как разбойница. Джеймс угрюмо смотрел, как тяжелые ботинки на рифленой подошве попирают линфийский ковер, который он привез сто лет назад из саркандской лавчонки и с которым так и не смог проститься и выставить его на продажу. В поездке он вроде как чуть не издох от холеры, но его вытащили с того света врачи какой-то благотворительной кампании, примчавшиеся в Сарканд спасать человечество. Джеймс не помнил ни лиц, ни имен своих спасителей.