Александра Васильева - Глазами маски

– А он ведь прав… – Квентин затуманенно смотрел перед собой. – Сама судьба ангажирует…

– Что? – обиделась Сола и, резко отвернувшись, быстро пошла в противоположную от Квентина сторону.

– Он лишь курьер твоего таланта, и только! – страстно закричал Квентин ей вслед. – Помни об этом!

* * *

Азраил вышел из театра.

– Азраил, – окликнул его Руфус, – сбегаешь? – За его плечами привычно висел гитарный футляр.

– Ты всегда так внезапно появляешься… – Азраил выглядел уставшим.

Руфус подстроился под его шаг:

– Я тороплюсь. Хотел лишь спросить, как ты себя чувствуешь? – Он пристально посмотрел на Азраила.

Я еще не прожил и трети жизни. Беспокоиться о моем здоровье по меньшей мере странно. Не находишь? – Азраилу не хватало сил на улыбку.

– Просто ответь, – попросил Руфус.

– Так же, как и вчера, – пожал плечами Азраил.

– Тебя трудно понять. – Руфус о чем-то напряженно думал. Азраил вздохнул:

– Наверное, на премьере я действительно вел себя странно. Прости, если напугал. Умирать пока не собираюсь. Время неподходящее.

– Что? Время? – рассеянно переспросил Руфус.

– Может быть, когда-нибудь мне повезет, и я умру на сцене. Умру в прекрасном кадре жизни.

– Роли, не жизни, – поправил Руфус, – есть разница. А что, в твоем прошлом нет таких сцен, в которых хочется остаться навсегда?

Азраил задумался, что-то припоминая:

– Есть, но это другое.

– Может, ты, Азраил, просто так думаешь, а подвернется та красивая, идеальная сцена, тебе и умирать не захочется? – Руфус был чрезвычайно серьезен.

Азраила это развеселило:

– Если я буду в ней задействован, захочется.

– То есть жить ради игры в единственной сцене?

– В сцене, что останется вечной, – кивнул Азраил.

Когда за окнами ветхого здания догорал сытый красками день, и прохладный воздух тянулся к туману, а туман – к уставшему вечеру, в театре наконец стало тихо. Последний зритель взял последнее пальто из гардероба, и последний посторонний шаг на сегодня перешагнул порог. В театре остались только свои – актеры.

– Азраил? – позвал Хэпи, войдя в небольшую продолговатую комнату. Вдоль и поперек она была заставлена опорами, на которых висели вешалки с театральными костюмами.

Азраил сидел на самом верху приставной лестницы и не шевелился.

– Гроза пронеслась уж как три часа тому… – аккуратно вышучивая мысль, начал было Квентин.

– Сейчас идет в малом зале, – перебив его аккуратность, уточнил Хэпи.

– Ты нас оставил, бросил, нас забыл, – с обидой продолжал наступать Квентин, на ничего не отвечавшего Азраила.

– Но нам не отмолиться за тебя: на бис желают кликать королей, – вошел в роль и Хэпи.

– Не отмолиться? – задумался Квентин. – Смотри, это слеза, что по щеке его струится? – вдруг испугавшись своей рифмы, оборвал он на полуслове. – Ты что же, Азраил, ты же… – Квентин не мог договорить.

Хэпи изменился в лице:

– Кто-то умер? – Даже в такие моменты сарказм не отпускал его.

– Я актер, но прежде – человек. Иногда актер не в силах переиграть в себе человека, – холодно ответил Азраил. Его глаза блестели от слез. На лице проступала бледность, добавляя тонким чертам керамической хрупкости. – Увы, все живы, – улыбнулся он грустно.

– Что произошло, Азраил? – растеряв вдруг все оттенки поэзии, спросил Квентин. – Вальсам уже несколько дней как занят Солой, ее пьесой, но о тебе он думать не забыл, и ежечасно суетится: «где ты»? Ты долго будешь здесь еще скорбеть? Да и о чем тебе скорбеть? Хэпи пожал плечами, с упреком заметив Квентину:

– Ты что ж, поэт, ослеп? Перед тобой – влюбленный.

– Земного зренья мало для поэтов, – со вздохом оправдался тот.

– Полно упражняться в остроумии, – перебил Азраил.

Хэпи согласно кивнул:

– Что ж, мне спорить нет нужды. – Он вышел из комнаты.

– Не слушай его… – выдохнул Квентин. – Хэпи всех последнее время влюбленными величает. Не знаю, что с тобой, но слоняться призраком по театру… ты даже на репетицию не пришел…

– Уже репетиция? – Фарфоровые брови изогнулись в удивлении.

– Не совсем… – замялся Квентин, – мы только роли подбираем, ты же знаешь, это долго.

– Я должен уехать, – вдруг сказал Азраил.

– Что? – Квентин от неожиданности задохнулся в вопросе, потеряв на выдохе голос.

– Успокойся.

– Вальсам ведь нас за тобой прислал!

– Не стоило, – в тоне Азраила была усталость, – возвращайся и скажи, что мне срочно пришлось уехать…

– Как я объясню твой побег? – растерялся Квентин.

– Попробуй на словах, на пальцах. Да как хочешь, – проговорил Азраил, спускаясь с лестницы.

Но Квентин не сдавался:

– Я беспомощен пред обманом этим, —жалостно простонал он. —Я не смогу…

– Беспомощен? – оборвал Азраил, спрыгнув с лестницы. – Откуда только ноты такие берутся… Зачем ты беспомощен? – Приблизившись к Квентину, вкрадчиво спросил он.

Квентин, казалось, ничуть не внял его высокой риторике: – Сбежишь, что делать мне?

– Придумай, что ли.

– То не рифма, – хмыкнул Квентин.

– Придумай в рифме, будет веселей. И вот еще что, это твое? – Азраил протянул Квентину алую ленту.

– Да, – неуверенно взял ее Квентин, – где ты… Я так долго никак не мог найти…

– Ага, – прошептал Азраил и направился к двери.

– Азраил, не уходи вот так, объясни, в чем дело.

– Дело? Сам не знаю. Хочу выяснить. Ты случайно Руфуса не видел?

– Сегодня нет, – быстро ответил Квентин. – Но Азраил, постой…

– Прощай, – произнес Азраил и вышел из комнаты.

* * *

Полупрозрачные тени окутывал мягкий туман. То он становился непроглядным, то вдруг рассыпался на пушистые хлопья. Откуда-то доносилась мелодия – только одна фраза на языке неземных нот. Печальные звуки ходили по кругу, не находя выхода из кольца грусти. Тени спустились ниже, брезгливо разводя свободными рукавами. Здесь причудливый туман был плотнее, на него даже можно было опереться. Над ними высились мощные серебряные колонны, плавный наклон которых создавал иллюзию свода. Огромные ярусы в виде полукружий уходили вверх, теряясь в высоте.

Эти ярусы целиком были заполнены книгами. Отражаясь от величественных колонн, туманный свет рассеивался. Мелодия оборвалась. Тени замерли, озираясь по сторонам.

Из глубины пространства к ним навстречу вышел человек. Длинные белесые волосы падали на мощные плечи и грудь, покрытую легкими пластинами. Лицо, привлекательное своей строгостью, не выражало никаких эмоций: сжатые губы и глаза с прямым, проникающим в мысли взглядом. Лоб его венчала тонкая полоска, похожая на расплавленный металл. Она переливалась, оставляя на всем радужный след.

– Гилт, – прошумели тени, – до тебя трудно добраться.