Александра Васильева - Глазами маски

– Замолчи. – Сола опять опустилась перед Азраилом на колени и взяла его за руку.

В театре прозвенел звонок к началу действия.

– Кстати, где он? – Хэпи потер переносицу, эта милая привычка всегда случалась с ним в минуты задумчивости. – Неужели Вальсам на премьеру опоздал…

– Да. Я тоже Вальсама не видел, и в зале его нет, – пробасил вновь появившийся в дверях монах в длинной рясе и с крестом на шее. – Может, на помощь кого… – кивнул он на Азраила.

– А ты прав, Верти… – Сола недоговорила.

– Вы чего, все разом спятили? Звонок, слышали? Мой монолог не вечен. Вам придется выйти, – заметил Гордас, расставив все стулья у стен. – Не бойтесь, этот псих очнется. Говорил я ему, актеришке тщеславному, чтоб не переигрывал, не послушал совета. И кстати, Хэпи… – Гордас приподнял замысловатое сооружение на своей голове. – Это – корона. – Он окинул всех презрительным взглядом и вышел из комнаты.

– Убил бы… – вполголоса произнес Хэпи вслед удалявшимся метражным шагам.

– Кого? Гордаса? – Верти разглядывал свой крест. – Не по-божески будет…

– Зато по-человечески, Верти.

Голубоглазый Квентин опять заглянул в комнату:

– Гордаса не видели? – спросил он, торопливо убирая выбившиеся волосы под широкополую шляпу и сильно при этом волнуясь.

– Чего ты потерял, Квентин? – будто бы не расслышав, переспросил его Хэпи с бесстрастным лицом.

– Только что тут был, – ответил за него Верти.

– А, вы чего же? – Квентин растерянно смотрел на неподвижного Азраила. – Последний выход ведь?

– Не суетись. Гордас – на сцене, свой монолог читает, время есть, – успокоил Хэпи.

Азраил открыл глаза.

– Азраил! – Воскликнула Сола.

– Ну вот. – Обернулся на ее возглас Хэпи. —Пришел в себя.

– Мы уж думали… – пробасил Верти.

– Азри, ты как? – обрадовался Квентин, продолжая стоять в дверях.

– Я отыграл? – тихо спросил Азраил.

– Да, – кивнул Хэпи, – последний монолог – за Гордасом. Дальше – на поклоны…

Со стороны сцены раздались аплодисменты.

– Идите же, – голос Азраила был по-прежнему тихим.

– А ты?.. – Сола не выпускала руку Азраила. Она смотрела на него с такой нежностью, словно хотела утопить в ней все, что было вокруг.

– Идите, я сказал, – прохрипел Азраил громче.

На мгновение воцарилось молчание. Хэпи глотнул чая, поднялся и медленно вышел из комнаты, захватив с собой легкий декоративный лук. Сола нервно вздохнула.

– Так значит, мы пойдем? – неуверенно спросил Верти.

– А ты? – улыбнулся Квентин, кое-как спрятав выбившиеся волосы под шляпу.

Азраил не находил в себе сил подняться:

– Без меня, – проговорил он и закрыл глаза.

* * *

По мокрым улицам скользящей походкой шел человек. На голове у него была кожаная кепка, длинное осеннее пальто украшал цветной шелковый шарф, а за спиной висел гитарный футляр. Во всем его виде чувствовалась аккуратность, словно это был сбежавший экспонат с выставки резных поделок. Темные волосы красиво выбивались на лоб, угольные глаза то и дело поблескивали из-под козырька лукавым огоньком, дополняя сходство с ярмарочным товаром ремесленника. На нем задерживался взгляд, замирала мысль, его хотелось рассмотреть и запомнить. Он остановился перед величественным зданием, на фасаде которого, окруженные юношами в лавровых венках, жались друг к другу утонченные девы с лирами. Стройная колоннада внушала благоговение к архитектору, настраивая всех, мимо нее проходящих, на мысли о вечном.

Молодой человек поежился:

– Холодно, – обронил он, как бы между прочим, и направился прямиком ко входу. Ему в глаза бросился яркий плакат, на котором красовались сегодняшняя дата и слово «Премьера», а также заманчивые обещания полного погружения в мистическую атмосферу настоящего искусства. Пробежав глазами информационное содержимое афиши, молодой человек вошел в театр.

* * *

Лед не раскололся и даже не дрогнул. Брошенный сверток лежал неподвижно. Черная материя, подобно покрывалу, разбросалась свободными волнами. Из-под отогнутого ее края выглядывала белая до покойной мертвенности рука со сросшимися пальцами. Рядом, одного цвета с ней, валялся неровный, тонкий, похожий на кусочек кожи, треугольный обломок. На минуту опять все замерло: тени застыли на месте, склонив покорные головы. Их плащи шевелило прерывистое дыхание огня. В жарком воздухе тихо постукивали металлические стержни.

– Лестницу! – грянуло со всех сторон.

Тени неслышно подплыли к покрывалу, встали по обе его стороны.

Мантия пролетела над ними, уронив одну из роз перед черной материей. Огненный цветок ударился о лед и разбился, подобно живой плоти, что рвется от сильного удара, растекся теплой кровью. Та стала просачиваться вниз, в глубь ледяной толщи, красной струйкой. Раздался сильный скрежет, словно сотни когтей царапали по стеклу, колодезное эхо усиливало и без того невыносимый гул. Лед был разомкнут как раз по этой цветной линии: теперь на месте упавшей розы зияло отверстие, глубокий покатый ход спускался вниз к янтарному озеру. Стучащие тени подхватили черный сверток и сбросили его в прозрачный тоннель. Тяжелыми рывками, долго, с мертвой осторожностью скатывался тот вниз. На ледяном полу остался лежать обломок телесного цвета.

– Как посмели вы!

Казалось, что тени сжались от этого взрыва голоса: метрономы перестали бить привычный размеренный ритм, звук их превратился в отдаленную барабанную дробь. Красная Мантия подлетела к тусклому осколку, задев его полой. Тотчас бледный обломок, словно живой, начал вскарабкиваться по складкам материи. Достигнув прорези, из которой попрежнему выглядывали оранжевые розы с заостренными лепестками, он забрался в разомкнутый бутон одной из них. Молодой, едва распустившийся цветок с жадным нетерпением сомкнул плотные лепестки. Мрачно проплыв по тоннелю, сверток неуправляемым грузом упал в озеро. Янтарные воды разбились, беспокойными разводами замкнув несколько кругов. Через некоторое время, сменив множество красок, вода стала прозрачной. Покрывало всплыло на поверхность, потеряв свое содержимое. Черной оправой растянулось оно по всему озеру, на дне которого, раскинув руки в стороны, лежал человек. Среди россыпи морского скарба: ракушек, мелких камешков, жемчуга и разноцветных звезд, тело его походило на огромную раковину, со всех сторон облепленную водорослями.

Азраил лежал на полу. Глаза его были закрыты, мысли ровны. Как частокол походили они одна на другую: безвкусные, бесцветные, не распознанные, не ощущаемые мысли. Все сильней и сильней вбивались они тупым безразличием в размягченную, еще дрожащую от непонятных одолевавших чувств душу. Все плотней и плотней лепились друг к другу ровные колышки, становилось душно. Слышно было, как стук, сначала такой болезненный, четкий, постепенно стихал, расплавлялся, смешивался с незаметным дыханием. Азраил то ли засыпал, то ли умирал, ему было все равно. И нельзя сказать, что страшно, напротив – даже хорошо. Сладкая дремота витала над тяжелыми веками. На мгновение Азраилу показалось, что на висках у него, по обе стороны сидят черные птицы и делят между собой красную ленту острыми клювами. Ее кончики неприятно щекотали нежную кожу вокруг глаз. Еще мгновение, и лента разорвалась бы надвое: было видно, как несколько порванных нитей в ее кровавом плетении уже расползались в стороны.